Сэвилл

— А! — сказал он. — Мне и так хорошо.

Но она все-таки встала, сняла пальто и расстелила его на земле между ними.

— Тебе нравится твоя школа? — спросил он.

— Ну ее, — сказала она. — Я все равно в будущем году брошу учиться. Мне надо идти работать. Мама развелась, ты, наверное, знаешь, а отец ей алиментов почти не платит.

Она сидела, подтянув колени к подбородку, обхватив их руками, и покачивала головой. Ее глаза были рассеянно устремлены вниз, на туман в темной Долинке.

— А что случилось с вашей хижиной? — спросила она.

— Не знаю, — сказал он и тоже посмотрел на Долинку. — Развалилась, наверное.

Она откинулась назад, легла, опираясь на локоть, и поглядела на него снизу вверх. Ее лицо пряталось во мгле, темные глаза были почти неразличимы, рот стал темной полосой. Это словно была уже не она, не она прежняя.

Он прилег рядом, и она, выпрямив руку, опустила голову на пальто.

Он почувствовал под ладонями тонкую материю блузки.

Она приподняла голову. Их губы беззвучно сомкнулись.

— А у тебя много девочек было? — спросила она, когда он наконец отодвинулся.

— Да нет, — сказал он. — Не очень.

Она улыбнулась. Ее лицо у его плеча повернулось, остались только одни глаза, поблескивающие в темноте.

— А почему ты спросила?

— Ну, ты так обнимаешься, — сказала она.

Она снова закрыла глаза, приподняла лицо, и, притянутый этим движением, он прижался ртом к ее рту.

Ее язык скользнул между его губами.

— Действует? — сказала она и прибавила, осторожно отодвинув голову: — Ну, там, и вообще.

У его пояса заерзали пальцы, и через секунду он почувствовал, как по его животу скользнула холодная ладонь.

— Нравится? — сказала она и добавила: — Дай руку.

Он ощутил мягкую гладкость кожи, потом шершавость.

Он оцепенел, словно пригвожденный к земле. Она еще глубже засунула язык ему в рот и тихонько стонала, подергиваясь всем телом.

В кустах выше по склону послышалось какое-то движение, она замерла, потом отодвинула голову.

— По-моему, за нами подглядывают, — сказала она. — Ну и пусть. Что нам, тут полежать нельзя!

Они отодвинулись друг от друга и лежали, глядя вверх. В кустах было тихо.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала она. — Мне все равно уже пора, — добавила она. — Я ведь только на час ушла.

— А мы еще увидимся? — спросил он.

— Когда захочешь. Мне удобнее всего по средам и еще по четвергам. Я тогда обычно захожу к подруге.

— А в другие дни я мог бы встречать тебя на остановке, — сказал он.

— Да, конечно, — сказала она без особой охоты.

Она подняла пальто, он куртку. На секунду она прижалась к его плечу.

— Мы всегда можем найти какое-нибудь удобное место, — сказала она и, закрыв глаза, придвинула к нему лицо, а потом пошла по тропке, которая вела между заросшими отвалами к шоссе. На склоне над ними скользнул смутный силуэт.

— Тут, наверное, всегда кто-нибудь бродит, — сказала она. — Слишком близко от поселка.

Они выбрались на шоссе и до первых домов шли обнявшись. Перед первым фонарем она опустила руку, а когда они вошли в круг света, повернула голову и нахмурилась.

— Посмотри-ка, — сказала она. — У меня все в порядке? — Она застегнула пальто, поправила носки и, улыбаясь, ждала, пока он ее оглядывал.

— Два-три пятна на спине, — сказал он.

— От травы? — сказала она.

— Глина, — сказал он.

— А! — сказала она. — Это отчистится.

Она дернула ленту, и волосы рассыпались у нее по плечам. Моргая от света, они прошли мимо кинотеатра, мимо дверей Клуба, где шумели шахтеры, и добрались до угла ее улицы, не встретив никого, кто ее знал бы.

Она быстро придвинулась к нему, чмокнула его в щеку и, ничего не сказав, пошла по улице. Он смотрел, как она проходит через круги света под газовыми фонарями, потом из черной тени донесся звук захлопнувшейся двери.

Они встречались раза два в неделю, уходили в поля и рощи за господским домом, лежали в темноте под живыми изгородями или среди кустов где-нибудь в лесу. Иногда она снимала юбку, расстегивала блузку, спускала ее с плеч и глядела на него снизу вверх — неясная белизна на фоне черной земли. Она протягивала руки, приподнималась, обнажая грудь, обнимала его за шею.

— Нет, не надо, — говорила она, когда он прижимался к ней, и отодвигалась, а иногда плакала, отворачивалась и говорила: — Я навидалась, чем это кончается. Что же, ты думаешь, я сама не хочу? — и гладила его ладонями, впивалась в него губами, стонала и вздыхала.

Как-то вечером они возвращались через поселок и встретили его отца, который ехал на работу. Медленно крутя педали, он проехал мимо, потом сзади из темноты донесся его голос:

— Колин, это ты?

Отец остановился, поставил ногу на край тротуара и ждал его ответа, посматривая на Шейлу.

— Твоя мать беспокоится, куда ты запропал. Ты что, не знаешь, что скоро уже десять? — Голос у него был глухой, придушенный, словно кто-то звал из-под каменной плиты.

— Я домой иду, — сказал он. — Вот только провожу Шейлу.

— Ну, побыстрее, — сказал отец и отвернулся, нащупывая ногой педаль. — Тебе еще рано разгуливать в такое время.

На следующий вечер, когда он вернулся из школы, отец ждал его на кухне. Стивен и Ричард уже были выдворены в соседнюю комнату и играли там. Из-за двери доносился голос матери.

— Ну, кто она такая? — сказал отец. — Как ее зовут и откуда она?

— Ее зовут Шейла. Она живет в поселке. — Он отошел в угол к буфету посмотреть, не найдется ли чего-нибудь поесть.

— Ну, а фамилия? — сказал отец.

— Ричмонд.

— Я никаких Ричмондов не знаю. На какой улице она живет? — Отец сидел у стола выпрямившись, упираясь кулаками в колени.

— Они недавно приехали, — сказал он и назвал улицу.

— Ах, вот что! — сказал отец. — Самый скверный квартал в поселке. Там такие живут!