Сейф

Виктор автоматически сказал:

– Понял, – но сам не понял ничего, какое отношение к нему имеет слово "шустрый"? Слово не самое хорошее, а скорее смешное. А он бы не хотел, чтобы над ним смеялись. Но спорить на этот счет с Аркадием Владимировичем не стал. В конце концов, со стариками спорить нельзя.

Дед кивнул на дверь.

– Можешь идти, Шустрый, и не забывай моего напутствия. Механизм должен работать любой ценой. Понял?

– Так точно! – отрапортовал Виктор. Выйдя в коридор, он почувствовал, как сильно бьётся сердце и кружится голова от свалившегося на него счастья. Ведь он до последнего верил, что сегодня его карьере придет конец, а выходило, что все только начинается.

Этот день Виктор отметил в собственном календаре как праздничный – четырнадцатое марта. День его становления как мужчины, как государственного служащего и уважаемого человека. Никому не рассказывая об этом разговоре, Виктор Павлович раз в год поднимал бокал за свершившееся, и надеялся, что в его жизни еще будет много таких хороших дней.

2

Поборовшись с тяжелой дверью, он зашел в Министерство, держа под мышкой левой руки чемодан. Улыбнулся адъютанту, расписался за ключи и, медленно грузно шагая, поднялся по широкой лестнице, окаймленной дубовыми перилами, на третий этаж, затем долго шел направо по пустому полутемному коридору, и наконец дернул ручку кабинета, секретарша Света уже сидела на своем месте. При виде начальника, она отбросила в сторону пилку для ногтей, вскочила со стула и радостно защебетала:

– Как ваши дела Виктор Павлович, как выходные?

Виктор Павлович и сам был бы рад рассказать, как пил со старым школьным товарищем Игорем, как после второй бутылки в Викторе Павловиче проснулись отцовские чувства, и он, обняв товарища залился слезами жалости, но, наконец, взяв себя в руки, стал обещать Игорю достойное место в Министерстве, высокую зарплату, большие перспективы. А Игорь почему-то не радовался такому предложению, он как шарманка твердил, что у него есть все необходимое для жизни и он в большем не нуждается. Ни яхты, ни самолеты, ни машины, ни элитная недвижимость не привлекали его. Виктор Павлович кричал:

– Вздор! Обманываешь!

И продолжал обещать. А Игорь, напившись до слюней, вдруг возьми, да и крикни:

– Витя, хватит трендеть! Ты посмотри, какой скотской жизнью ты живешь, у тебя ведь нет ничего своего – все краденное.

То ли выпили больше обычного, то ли здоровье уже у обоих было слабым, но, ни тот, ни другой не помнили ни случившейся между ними драки, ни позорного выпроваживания из ресторана под конвоем тучных охранников. Поэтому на вопрос Светы, чиновник ответил коротко и ясно:

– Отлично! – он широко улыбнулся, поставил портфель на стол, извлек из него документы и протянул их Свете:

– Это к рассмотрению.

А сам пошел в свою часть кабинета, спрятанную за закрытой дверью. Поковырял там ключиком, зашел внутрь, захлопнул дверь, щелкнул включатель света и, повернувшись к столу, практически потерял сознание от увиденного. В шикарном кожаном стуле за сто пятьдесят тысяч рублей, купленном в рамках программы по обновлению министерской мебели, сидело какое-то непонятное на первый взгляд чудовище, соединение сейфа и человека. От человека у него были ножки, ручки и голова, а от сейфа собственно сам сейф, который заменял туловище. Цвета же он был – как будто бы с макушки до пят облитый серебряной краской. Первым желанием Виктора Павловича было закричать. Но как тут кричать и о чем.

– Света, я вижу живой сейф?

Очевидно же, что он сошел с ума. Никакого сейфа в кресле нет, все это последствия чрезмерного употребления алкоголя, что в его возрасте никак не допустимо. Давно ведь собирался к врачу относительно высокого давления, бывало, оно мучило сильными головокружениями, а вот и его результат. Кровь видимо так в мозги ударила, что их закоротило. Виктор Павлович потрогал лицо руками, чтобы понять, в сознании он или нет – и, почувствовав собственные прикосновения, испугался еще больше – значит, галлюцинация происходит наяву. И тут же ему вспомнилось, как он читал в одной книжке, будто бы сумасшедший человек не способен понять своего сумасшествия, то же самое касается и галлюцинаций – больному они кажутся неоспоримо реальными, иначе бы он их никак не раскрыл бы перед лечащим врачом. Значит, если Виктор Павлович осознает странность происходящего, он уже здоров. Но как быть с сейфом? Неужели он настоящий? Не может это быть. Возможно, речь идет о полтергейсте? Но, судя по названию, это явление сугубо иностранное. В России никаких полтергейстов быть не может. Точно, это домовой. Еще когда он был маленьким ребенком, бабушка рассказывала, что у них в доме жил барабашка. С криком: "Вот тебе крест!", клялась, что видела нечистую силу собственными глазами, и единственный действенный способ, против нее это молитва. Виктор Павлович незамедлительно пошел в атаку, громко и отчетливо произнеся: "Отче наш".

Он ожидал, что сейфовый кентавр, уже с первых же слов вздрогнет от ужаса, задымится, запищит и будет умолять о пощаде. Но существо лишь удивленно вытаращило глаза и посмотрело на Виктора Павловича как на полнейшего идиота.

– Больной что ли? – спросило оно тонким скрипучим голоском, заставив Виктора Павловича поморщиться. – Я с тобой разговариваю, отвечай, давай.

Виктор Павлович еще раз коснулся лица. Ощущения есть. Чемодан выпал из рук на пол. Раздался вполне настоящий грохот.

– Ты живой что ли? – спросил Виктор Павлович, вытягивая шею вперед. – Ну, реальный?

– А что нет? – звонко ответил сейф. – А ты?

– Так я… А, что я? – Виктор Павлович развел руками.

– Погоди-ка, – сказал он и хотел выбежать за дверь, но сейф проявил невероятную прыть. Разделявшие их пять метров он пролетел в одно мгновение, и оставил Виктора Павловича корчиться от боли на полу точным ударом с ноги в живот.

– Я тебе покажу, на помощь звать, тварь, – прорычал сейф тонким голоском, от которого у Виктора Павловича свело зубы – как будто бы прямо над ухом работала циркулярная пила.

Удар тоже оказался настоящим и даже очень осязаемым. С точностью каратиста, сейф попал прямиком в солнечное сплетение, так что дышать стало невозможно. Виктор Павлович почувствовал, как голова наполнилась кровью, боль пульсировала в висках, сердце учащенно забилось, и Виктор Павлович с ужасом подумал о том, что возможно здесь и сейчас прервется жизнь славного человека.

Но неужели это правда? Так глупо закончить свои дни в собственном кабинете, в здании, где охраняются даже мышиные норы, от ноги какого-то сейфа. Видано ли такое дело на белом свете? Надо звать на помощь, ведь еще могу спасти. У дежурного врача будет целых 15 минут, чтобы запустить остановившееся сердце, оказать необходимую помощь. Целых пятнадцать минут – это ведь так много. Виктор Павлович отдал бы сейчас по миллиону за каждую минуту жизни, и не каких-то там рублей, а долларов. Все это мгновенно пронеслось в его голове, прежде чем мощные руки сейфа подняли его в воздух и швырнули со всей силы через стол в кресло. И теперь уже, казалось, конец точен неизбежен. От удара затрещали ребра. Стул, прокатившись несколько метров, ударился об стену, и, покатившись обратно, столкнулся с массивным дубовым столом за триста тысяч, купленным так же в рамках программы по обновлению мебели. При этом Виктор Павлович больно ударился лбом о любимый ежедневник с толстыми железными кольцами, и застонал от обиды, боли и страха.

– Ты со мной не шути, – провизжал сейф. – Я и не таких гадов ломал.

Виктор Павлович, может быть, хотел уверить сейф, что у него и в мыслях не было шутить, но он никак не мог надышаться воздухом, который наконец-то в маленьких дозах стал поступать в утомленные гипоксией легкие.

Сейф, ловко подпрыгнув, сел на край стола, и протянув ручку, взял Виктора Павловича за подбородок. Тот не сопротивлялся, боясь, что агрессия незваного гостя может окончательно подорвать хрупкое здоровье. Теперь уже точно придется идти к доктору. Виктор Павлович не мог только понять к какому. Сразу к психиатру, каяться в приступах шизофрении, или все– таки к обычному травматологу, проверить изможденное ударами тело?

– Еще стукнуть для укрепления веры? – спросил сейф и замахнулся кулаком, Виктор Павлович беспомощно выставил перед собой руки и умоляюще заскулил:

– Не надо.

И куда делась вся его спесь и надменность, гордость и власть. Все это только что было самым безжалостным образом размазано по полу, растоптано и облито кровью и соплями самого же Виктора Павловича. Возникло страшное ощущение безысходности. Ощущение того, что ни сам Виктор Павлович, ни его связи не помогут ему в сложившейся ситуации. Он фактически глядел в глаза самой смерти. Сейф не отличался гуманностью ни в мыслях, ни в своей манере общения, и складывалось впечатление, что он был упертым и шел до конца во всех своих начинаниях. Но какое дело могло привести его к Виктору Павловичу в столь ранний час? Вот о чем хотелось спросить, но Виктор Павлович все еще не мог понять, как перевести их разговор в более дружелюбное русло, ведь сейф саркастически улыбался самой садистской улыбкой, и, кажется, получал космическое удовольствие от страданий уже не молодого чиновника.