Шамабад должен гореть!

— А знаешь, чего Синицын завелся? — Тихо спросил у меня Стас, когда мы были в оружейной комнате и подошли к пирамиде.

— Понятия не имею, — я снял старый автомат, а потом поместил новый на его место.

— Потому что у него, у единственного на заставе была памятная надпись. Он ей гордился, сил нет никаких. Одно время, как бражки Тимощуковской напьется, так всем ей хвастается: «Посмотри, мол, какой я молодец». А иной раз, даже в наряде, всем его чуть не в морду пихал! Предлагал посмотреть!

— Вот! — Снял Синицын трепетно, словно сокровище, взял свой старый автомат и принялся… всем его пихать, — видали! Вот это памятная надпись! Тут даже моя фамилия есть!

Синицын стал возбужденно на всех зыркать и приговаривать:

Прочитать? Прочитать?

— Да уже сто раз читал, — сухо отмахнулся сержант Мартынов и поставил свой автомат на место.

— Вот! Слушайте!

Я заметил на деревянном прикладе его пошарпанного АК-47 широкую, блестящую медную планочку, наполированную чуть не до зеркала.

— Синицыну Д. П. От Комс. Орг. Хохотуйского сельсовета, — гордо провозгласил Дима Синицын.

— Да слышали мы все про твой Хохотуйск, — Вася Уткин тоже отмахнулся.

— У меня именная! Ребята с ячейки перед армией подарили! Шеф мне ее сам разрешил на приклад приладить! — Совершенно не замечая всеобщей иронии, продолжал хвалиться Синицын.

Улыбающийся во все тридцать два Стас подошел к нему, поманил пальчиком. Заинтересовавшийся Синицын приблизился, даже зачем-то подставил ухо.

— А что ты будешь со своей табличечкой-то теперь делать? Автомат-то у тебя уже новый, — хитровато спросил Алейников.

Синицын растерялся.

— Ну… Как что? Сниму со старого автомата. Прикручу на новый.

— Прям на шурупы?

— Прям на шурупы.

— Я те дам на шурупы! — Строго крикнул Черепанов, наблюдавший за солдатами в оружейнке.

Синицын аж вздрогнул.

— Ты че вздумал, Синицын, казённое добро портить?!

— А на клей? — Вполне серьезно спросил Дима.

— Уши себе на клей посади! Лопоухие свои! Ты че к наряду не готовишься?!

— Так, ужин же, — удивленно пожал плечами Дима. — У меня наряд только через два часа. Ночной.

— Так иди ужинать! А то щас быстренькой отправлю в конюшню, дерьмо лошадиное чистить!

— Есть, идти ужинать, — угрюмо сказал Дима и пошел на выход.

— И не забудь автомат сдать на склад! — Крикнул ему вслед прапорщик.

Сегодня была знаковая дата. По крайней мере, для меня. Наступило тринадцатое апреля — день, когда на Белой Скале в первый раз обнаружили пастухов, которые, в действительности, и небыли пастухами вовсе.

Тогда душманы начали организовывать на той стороне минометную точку. Потому, сегодня я ждал.

Мы вчетвером: я, Самипалов, Алейников и Сагдиев, рано утром шли в дозор по правому флангу. Сегодня нам доверили один из ближайших к заставе участков. И с него отлично просматривался невысокий холм Белой Скалы.

Сейчас мы спускались с заставы к системе, потом, пройдя сквозь ее ворота, путь нам уже лежал на вверенный участок.

Белую Скалу было видно даже отсюда. Ее обнаженный, каменистый склон резко обрывался в спокойный в этих местях Пяндж.

Предрассветные сумерки медленно расползались под лучами восходящего к все еще серому, но ясному небу солнца. Светило окрасило робкие облака, зависшие над ним и горизонтом в красивый розовый оттенок.

На Границе было тихо. Лишь река продолжала с гладким шелестом нести свои воды.

— А эта новая форма, ничего, удобная. — Проговорил Алейников и извлек из нагрудного кармана «погранцовки», сшитого под сигнальный патрон, измятый спичечный коробок. Добавил:

— Вон сколько карманов.

При этом Стас нацепил панаму, защелкнув ее поля на заклепки. Потом, сунув сигарету в зубы и подкурив, он гордо приподнял подбородок, видимо, стараясь казаться похожим на ковбоев из американских кинофильмов.

Потом Стас ухмыльнулся. Глянул на Семипалова.

Тот засунул свои магазины в накладные карманы брюк, по задумке, для этого и предназначавшиеся. Правда, теперь штаны его не хило так отвисли, и, кажется, он уже пожалел, что повторил такой «фокус», за Гамгадзе, который тоже ушел сегодня в наряд в новой форме.

Магазины смешно бряцали при каждом шаге Семипалова, а их вес заставлял несчастного постоянно подтягивать брюки.

Форма и правда оказалась удобной. Во многом походившая на афганку, в которую в скором времени переоденутся все мангруппы, вошедшие Афганистан в декабре этого, восемьдесят первого года, она была зеленого защитного цвета.

И хотя скоро на вооружение примут знаменитую камуфлированную «березку», мы все еще щеголяли привычными цветами формы одежды.

Разве что выглядеть стали более разномастно. Про Стаса, нацепившего свою «шляпу», я уже упоминал. Тоже сделал и Богдан Семипалов, только оставил поля открытыми. Мы с Сагдиевым ограничились пограничными фуражками.

— Ага, вздохнул Сагдиев, — только мне брак попался.

— Какой брак? — Удивился Семипалов.

Сагдиев снова вздохнул, смущенно отвернулся.

— Да дырки у меня.

— Где дырки?

— Ну… Там.

— Где?

— Там… — Темное лицо Сагдиева даже покрылось румянцем. — Я к старшине подходил, спрашивал. Говорил ему: замените, пожалуйста. А он мне: так и надо.

— Да где у тебя там дырки? — не выдержал любопытный Алейников.

Сагдиев вздохнул, шедший первым, обернулся к нам и встал в раскоряку. Показал мотню, в районе которой предусматривались крохотные вентиляционные отверстия.

Пограничники грянули дружным смехом. Я ухмыльнулся, сказал:

— Не переживай. Так и надо.

— Да ты что? — Удивился Сагдиев. — Нас чего, в рваную форму всех переодели?!

— Это, дурья твоя голова, вентиляция! — Сквозь смех сказал Стасик. — Модная такая штука. Ну, что б хозяйство не запрело.

Сагдиев несколько мгновений глуповато поморгал. Потом его изумленное лицо медленно изменило выражение на улыбчивое и даже довольное.

— А-а-а-а… — Протянул он.

— Вот тебе и А-а-а-а! — Покачал головой лыбящийся Алейников.