Шамабад должен гореть!

Булат, сидевший у моих ног, никак не отреагировал. Скорее всего, он оставался спокойным потому, что Нарыв стрелял на расстоянии метров пятнадцати от нас.

Когда мы закончили упражнение с задержанием и отпустили Стаса с Мишей и его Багирой, Нарыв предложил мне посмотреть, как Булат поведет себя, если он станет стрелять.

Время у меня было, и потому я согласился. Нарыв сбегал к питомнику и принес с заставы старый стартовый пистолет ИЖ-СПЛ и россыпь патронов к нему.

— Ну как он?! — Крикнул мне Нарыв.

— Нормально! Не нервничает!

Я сказал Нарыву сократить дистанцию, и он подошел метров на семь. Сначала произвел один выстрел. Теперь Булат обратил на него внимание. Если раньше он заглядывал мне в глаза или смотрел по сторонам, будто бы и не замечая шума выстрела, теперь все же решил поинтересоваться, че ж там происходит.

Нарыв нахмурился, снова поднял руку и выстрелил еще четыре раза. Буля встал. Сделал к нему шаг.

— Место! — Приказал я. — Место, Булат!

Буля послушался, смирно встал рядом со мной.

— Сидеть.

Он послушался и в этот раз. Сел у моих ног, но внимательно наблюдал за Нарывом.

Дело было не в том, что Булат мог бояться резких звуков стрельбы. Нет, пес даже не вздрагивал от хлопков. Проблема была в том, что он начинал вести себя агрессивно к стрелку. Я считал, что это отголосок той трагедии, когда погиб его прошлый хозяин Слава Минин. Эта сцена и этот звук навсегда запечатлелись в собачьей памяти Булата.

Теперь мы должны были воспитать в нем новую ассоциацию. Показать, что не все стрелки могут представлять для него опасность. Что открывший огонь пограничник — не враг.

Славик приблизился.

— Я же говорил, что стрельбу на расстоянии он воспринимает нормально, — глянул я на Нарыва. — Проблемы были, когда я палил ему над ухом.

— Ну тогда попробуем пальнуть?

Нарыв вынул горизонтальную обойму из черного тупорылого ИЖа, стал по одной вставлять в нее новые патроны.

— Уверен? — Спросил я. — Даже на меня в первый раз он остро среагировал. А если огонь станешь вести ты, может кинуться.

Таран глянул на меня. Кивнул.

— Чтобы ни случилось, я его удержу, — сказал я, наматывая поводок на руку.

— Было бы неплохо, — немного нервно улыбнулся Нарыв. — Я подумаю, что пока что мне ранений хватит.

— Я могу надеть ему намордник, если переживаешь.

— Ну ты же не надел, когда сам стрелял.

— Не надел, — покивал я.

— Почему?

— Потому что доверял псу. Так же, как он доверился мне.

— Но Булат же тебя укусил, — Нарыв скептически приподнял бровь.

— Да. И тем самым подумал, что подорвал мое доверие к себе. А потом долго старался его вернуть. Помнишь? Я говорил, как он вел себя после того нашего занятия.

— Переживал?

— Да.

Нарыв хмыкнул.

— Ты говоришь о нем, как о каком-то человеке. Не о собаке.

— «Собаки так не мыслят»? — Повторил я давнишние слова Нарыва и улыбнулся.

— Верно, — он вздохнул. — Не мыслят. По крайней мере, не должны бы. Хотя… Может, вся та наука, которую мы, инструктора, получаем в училище, заставляет нас смотреть на собак немного иначе? Не так, как это делает обыватель?

— Мой обывательский взгляд на этот вопрос пока что меня не подводил, — я ухмыльнулся.

— И правда. Не подводил. Я это вижу. Ладно, — решился Нарыв. — Не нужно никакого намордника. Я буду стрелять так.

Слава Нарыв стал в полутора метрах от нас. Булат при этом напрягся. Он смотрел не на Нарыва, а на черный пистолет, который тот держал в руках.

— Место, — подал я команду.

Булат быстро глянул на меня, но снова обратил все свое внимание на Иж Нарыва. Пес сидел, беспокойно топчась передними лапами. Казалось, он постоянно норовил встать, и только то понимание, что команду нужно выполнять, держало его на месте.

Нарыв поджал губы. Поднял над головой руку с пистолетом так, будто бы собирался стрелять в воздух из боевого. Несколько мгновений он смотрел на Булата, но все же отвернулся. Уставился в небо. Потом выстрелил.

Хлопнуло. Буля вздрогнул, зарычал, встал.

— Место! — Нажал я, стискивая поводок.

Пес, явно собиравшийся укусить Нарыва за его наглый поступок, вдруг виновато уставился на меня.

— Место, Буля, — уже не так строго повторил я.

Пес пискнул, уселся.

Нарыв опустил руку. Рассмеялся. А потом снова обратил холостой ствол пистолета к небу и стал выпускать всю обойму. Хлопки пошли один за другим. Пороховые газы дымными струйками вырывались из газоотводного отверстия, расположенного на раме сигнального пистолета.

Булат стоял смирно. Вместе мы просто наблюдали, как дым от выстрелов медленно окутывает радостного Нарыва. Слушали резкие, бьющие по ушам хлопки.

Когда они закончились, их эхо еще несколько мгновений весело над Шамабадом. А потом и оно утонуло во всеобъемлющей тишине Границы.

— Ну что можно сказать? — Задумчиво проговорил старший лейтенант Виктор Зарубин — начальник службы собак Московского погранотряда, — по предварительному осмотру щенки здоровые. Достаточно крупные.

Он взял одного пищащего кобелька, взвесил в руке, потом приоткрыл ему ротик, осмотрел язык и небо. Добавил:

— Развиваются как полагается.

Зарубин прибыл из отряда через день после нашей с Булатом и Нарывом тренировки. В сопровождении низкорослого, но крепкого и кряжистого молодого сержанта, приехал он на УАЗике.

Еще утром я вернулся с ночного наряда. К вечеру же, Нарыв позвал меня в питомник. Таран, Ваня Белоус и Зарубин с подручным уже были там.

— Слушайте, разрешите вопрос, товарищ старший лейтенант. А почему вы не сообщили сразу? — Спросил Зарубин, глядя не на Тарана, а на Нарыва, сидящего у испуганной Пальмы, и нежно поглаживающей ее по холке.

— Ситуация получилась в высшей степени дурацкая, — потер спину Таран. — Один из наших ночью подсадил Пальме кобеля, когда та гуляла.

— Подсадил? Это почему же? — Рассмеялся Зарубин.

Таран замялся, прочистил горло. Мы с Нарывом переглянулись.

— Она его за мягкое место покусала. Вот и невзлюбил. Решил избавиться.

Зарубин рассмеялся еще громче. Его сержантих хмыкнул.

— Во дела у вас на Шамабаде творятся, — продолжал Зарубин, — Конечно, не мне вам указывать, но я бы сообщил немедля.