Шайтан Иван 6

Илья, стараясь сохранять офицерскую выправку, тем не менее ел аккуратно, но с видимым аппетитом, пробуя и шашлык, и кулеш.

— Признаться, очень вкусно, господа, — осторожно произнёс он, глядя на свою тарелку с кулешом. — Хотя на вид… весьма невзрачно. Это… обычное ваше повседневное кушанье? — Адъютант с трудом преодолевал смущение от того, что сидит за одним столом с цесаревичем. Его поражала и непривычная лёгкость, с которой граф и князь общались с августейшими особами, но он старался не показывать своего удивления.

— То-то же! — Павел оживился, его глаза зажмурились в сладком воспоминании. — Помните, в той крепости, в Армянской области? Весь лагерь норовил подкормиться из пластунского котла. А уж если с мясом давали, да до самого отвала… — Он смачно чмокнул губами. — Это ж было тихое счастье! Иной раз за царским столом сидишь — от всех этих изысков прямо воротит. Так и тянет на простой пластунский кулешик, да с лучком, да с чесночком… У-ух! — Павел сладострастно закатил глаза. — Его величество, как услышал мои сии сентенции, так посмотрел… А матушка и вовсе сморщилась, будто чесночный дух почудился. — Он громко рассмеялся, а потом озорно подмигнул. — А нынче я явлюсь ко двору, этак благоухая шашлыком и луком! Эй, Аслан! — Павел нетерпеливо потянулся к блюду. — Подкинь-ка шашлыку, я своё уже прикончил!

Искренний, громовой хохот прокатился по комнате. Даже сдержанный Илья не удержался — поперхнулся от неожиданности и смеха.

Когда все наконец наелись, наговорились и выпили — в меру, конечно, хорошую и ощутимую, — потянуло к чему-то по-настоящему, душевному. Мои ухорезы, уловив этот миг настроения, тихо просочились в восточную комнату.

— Давай, командир, споём! — предложил Миша, уже изрядно захмелевший, но с горящими глазами.

Бойцы дружно загудели в поддержку. Начали с бодрой казачьей — спели залихватски, с огоньком. Потом понеслась про коня — широкая, за душу берущая. А уж под конец, когда градус душевности достиг предела, полились «Дороги» — те самые, долгие и тоскливые, радостные одновременно. Все были под добрым хмельком, но песня звучала чисто. Я затянул первую строку. Андрей с Саввой тут же, как влитые, подхватили. К ним присоединились Миша и Эркен. И тут Мишин тенор — чистый, высокий — выплеснулся так гармонично, так проникновенно, что песня зазвучала по-новому, глубоко и щемяще. Казалось, сама душа запела в этих стенах.

Александр и Павел сидели, затихшие. Цесаревич смотрел куда-то вдаль, пальцы его слегка сжимали край стола. Павел, подпер голову рукой, и в его обычно веселых глазах стояла глубокая, непривычная задумчивость. Они молчали еще минуту после того, как отзвучали последние слова, будто возвращаясь из далекого путешествия по тем самым дорогам.

— Это… что-то невероятное, господа, — тихо, почти с благоговением выдохнул Илья, вытирая невольную слезу. — А кто… кто автор песни? Уж больно она правдивая.

— Командир, — с неподдельной гордостью отозвался Андрей, кивая в мою сторону. — И слова, и музыка — его. А вы говорите сермяга армейская, — выдавил он с затаенной злостью.

— Что вы князь, я никогда подобного не говорил, даже в мыслях не держал. — обиженно проговорил Илья.

— Ладно, господа, пора и честь знать.— Сказал Александр. — Благодарю вас, Пётр Алексеевич, князь, — кивнул он Андрею. — На прощанье обрадую вас: Его величество подписал ваше ходатайства о награждении отличившихся в деле с отрядом Султана.

— Ух, ты, — выдохнул Миша с надеждой глядя на меня.

— Успокойся, Миша, ты там первый — обрадовал я Лермонтова.

— А, что там, Пётр Алексеевич? Не томи, командир!

— Станислава третьей степени, с мечами. Как-никак головой прикрыл товарища в бою. — усмехнулся я.

Миша залился краской ожидая расспросов.

Павел и Александр стали собираться.

— Так бойцы, сопроводить до дома, быть на стороже. Паша поедешь с ними.

Паша кивнул. Мы проводили гостей до кареты и тепло попрощались с их высочествами.

Александр после длительного молчания сказал. — Благодарю тебя Павел, что вытащил меня в гости. Давно мне не было так хорошо. Вернее никогда не было прежде, как сегодня.

— Не стоит, Алекс. Я тоже всегда мечтал иметь таких друзей честных, бескорыстных и верных. Знаешь, там, на дороге, когда на нас хлынула лавина башибузуков, мне стало страшно, очень страшно. Я оглянулся, а они стоят, спокойно командуют. У меня, наверное, был такой испуганный и подавленный вид. Пётр Алексеевич встряхнул меня и напомнил, кто я и чья кровь течёт во мне. Страх опозорить нашу фамилию победил мой прежний страх. — Павел замолчал, поглаживая эфес своей наградной, Георгиевской сабли.

— А, я, наверное, никогда не испытаю, что значит участвовать в бою. — грустно вздохнул Александр.

— Не печалься Александр, это не твоё. Тебе предстоит управлять Российской империей, а это дело куда сложней и ответственней чем рубиться в конной атаке. У каждого свой крест. В углу всхрапнул Илья, уснувший под мерный стук копыт.

— Вот тебе и страж, — усмехнулся Павел.

Последний гость ушел. Аслан, решил сменить повязку, заметив кровь. Я пристальнее взглянул на рану — она потемнела, края распухли. — Яд…– Мысль возникла внезапно, но с леденящей ясностью. Всё встало на свои места: внезапный упадок сил, потеря сознания — не от перенапряжения. Волна паники подкатила к горлу, но я подавил ее, заставив разум работать. — Анализируй.

Прислушался к организму: сердцебиение учащенное, но не сбивчивое, голова тяжелая от спиртного — ничего сверхъестественного. Никаких признаков отравления. Боль в ране была, но не выходила за рамки ожидаемого. В памяти всплыл тот жгучий глоток спирта… и как я дважды обрабатывал рану этим же раствором после схваток.

— Следовательно, Донвер отравил клинок, — размышлял я, — но яд не подействовал в полной мере. Почему? Может я нагоняю страха. Не было никакого яда?

Оставалось лишь лежать в темноте, размышляя о неопределенности завтрашнего дня. Накопившаяся усталость и нервное истощение взяли верх, и я провалился в тревожный, сон.

Глава 23

Помощник главного военного прокурора Главного военного суда, действительный статский советник Барышев Ульян Самсонович пребывал в отличнейшем настроение. Все текущие дела были в производстве, никаких сложностей не предвиделось. В кабинет вошёл секретарь.–Ваше превосходительство, к вам полковник жандармского корпуса Лукьянов, по срочному делу.

— Проси, — недовольно буркнул Барышев. Визиты жандармов всегда приносили только неприятности.

В кабинет, чуть ли не строевым шагом, прошёл подтянутый полковник в сопровождении молодого корнета.

— Ваше превосходительство, полковник отдельного жандармского корпуса, Лукьянов. — Коротко поклонился.

— Чем обязан? — с раздражением в голосе ответил Барышев.

— Ваше превосходительство, дело полковника графа Иваново–Васильева, находится в производстве под вашим надзором?

— Да, полковник, а в чём собственно дело? Почему этот факт заинтересовал вас? — насторожился Барышев.

— Ваше превосходительство, в материалах дела должно значиться, что полковник граф Иванов-Васильев предъявил во время разбирательства именной серебряный жетон в золотом окаймлении?