Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
Гуль протянул руку и накрыл то, что оставил Барзаху отец.
Очевидно, повреждения от жесткого седла были все же не столь ужасны, как это казалось изнеженному спокойной жизнью Барзаху. Сосредоточившись на этом месте и на кончиках своих пальцев, Хайсагур попытался унять боль настолько, чтобы не опозориться перед Шакунтой.
А она продолжала жаловаться.
– О Барзах, даже те женщины, которые живут под охраной в царских харимах, посылают старух - и к ним проводят или даже проносят красивых юношей! Мы, женщины, умеем получать то, что нам надобно, хотя вы и считаете нас ущербными разумом. И я получила
Понять это было совершенно невозможно. Хайсагур и не пытался - ему было чем заниматься. А если бы попытался - то мог бы лишиться рассудка. Ему слишком редко случалось иметь дело с женщинами и еще реже - выслушивать их, чтобы он научился вылавливать то разумное, что тщательно упрятано в их многоречивости.
Между тем рука Шакунты, как бы помимо воли своей обладательницы, проскользнула в вырез рубахи Барзаха и легла на влажную от волнения кожу.
Хайсагур подумал, что надо бы накрыть эту руку своей - и не решился.
Он на мгновение забыл, что вошел в чужую плоть, тяжелую и неуклюжую, которую ничтожная боль делала бессильной, и давнее знание, что близость гуля может погубить женщину, встало вдруг между ним и Шакунтой. Он опомнился - но, видно, она ощутила что-то, потому что обиженно отстранилась.
– Может быть, ты, о Барзах, читал "Семьдесят рассказов попугая"? возмущенно спросила она.
– Я слушала эти рассказы когда была в Индии, и знаешь ли, что там говорится? Там сказано: "Когда прекраснобедрая, томимая любовью, сама пришла к мужчине, то он пойдет в ад, томимый ее вздохами, если не насладится ею! ".
Это уж был не призыв, а доподлинный вызов!
И он не лишил бы разума разве что евнуха.
Хайсагур сгоряча сделал то, что всякую женщину-гуль привело бы в восторг, - подмяв под себя Шакунту, отыскал губами ее рот. Мелькнула мысль о клыках - и сгинула, потому что во рту у Барзаха не то что клыков обычных человеческих зубов уже малость недоставало.
– Ты - бесноватый, или твой разум поражен?
– изумилась Шакунта, не узнавая прежних повадок Барзаха.
– Что ты набросился на меня, как гуль на еду? Разве я - пленница, до которой дотянулась твоя рука?
Она извернулась - и скинула с себя возлюбленного.
И рассмеялась!
Такого позора Хайсагур еще не знал.
Женщина - пусть и обученная искусству захватов и подножек, но все же лишь женщина!
– сладила с ним, словно с ребенком. Она опрокинула его на спину и села ему на грудь, всем видом показывая, что его жизнь и смерть - в ее власти.
Хайсагур страстно пожелал оказаться здесь сейчас в своей подлинной плоти, чтобы одолеть эту непокорную упрямицу и дать ей то, чего она желает, в таком количестве, чтобы хватило надолго!
Ярость охватила его, ярость и пылкое желание!
Плоть, измученная плоть Барзаха, вскипела и вздыбилась!
Хайсагур уже не ощущал всех ушибов, потертостей и болячек этого несчастного, зато ощутил в себе неукротимость и силу горного гуля, и тоже рассмеялся, и зарычал, готовый снова подмять под себя женщину, и уже не выпустить,
раздавив ее полные груди своим мощным и тяжелым телом, неутомимым телом истинного гуля! ..И вдруг он очнулся на холодных камнях, которыми были вымощены полы в помещениях караван-сарая, и не было рядом Шакунты с ее станом, подобным ветке ивы, и с бедрами, подобными двум кучам песка. Тонкое обоняние гуля было оскорблено запахом, не имеющим ничего общего с благоуханием длинных кос Шакунты.
Он вспомнил, что поблизости был домик с водой - значит, иных благоуханий ожидать не приходилось.
Возбужденный и сердитый, гуль вскочил на ноги.
Он не мог вернуться в тело Барзаха, чтобы завершить начатое. И он не представлял себе, как несчастный справится сейчас с разъяренной женщиной.
Хайсагур шагнул в арку и прижался лбом к прохладному, светлому даже в ночном мраке камню.
Тело требовало близости, тело корчилось от желания близости.
Тогда он прижался к камню грудью и бедрами, чтобы усмирить себя прохладой.
И вдруг он услышал шаги.
На противоположной стороне двора кто-то вышел из своего помещения и медленно шел к водоему.
Хайсагур выглянул - и увидел, что это человек рослый и удрученный бедствиями, ибо голова его опущена, и опущена низко.
Он вгляделся - и узнал Джейран.
Девушка села на краю водоема и омыла себе лицо.
Очевидно, ей, как и Барзаху, стало жарко на коврах и под теплым аба.
На Джейран была лишь мужская широкая рубаха, а шла она босиком.
Ее прямые волосы не держались в косах, если только не были завязаны шнурками, вот и теперь они лежали на груди у Джейран наподобие двух конских хвостов, сохраняя плетение лишь до плеч.
У гуля хватило бы силы и сноровки напасть на девушку, зажать ей рот, перекинуть через плечо - и вместе с этой ношей одолеть стену караван-сарая. Будь это любая другая девушка...
Он уже входил однажды в плоть Джейран и знал, что она девственна душой и телом. Он уже спас ее однажды - и теперь не мог причинить ей зла.
Тяжело дыша, Хайсагур отступил назад и встал так, чтобы не видеть девушку.
Он даже повернулся к ней спиной.
Острое желание никак не утихало.
Джейран, подняв глаза к ночному небу, что-то тихо шептала - и это не было молитвой, обращенной к Аллаху.
Гуль прислушался.
– Когда же ты наконец появишься и поможешь мне?
– спрашивала Джейран.
– Я устала от этих странствий и сражений! Я живу не той жизнью, которой должна жить! И если это ты навязала мне такую судьбу - то возьми ее обратно! Нет мне больше нужды ни в аль-Асваде, ни в том, другом!
Он понял, что девушка звала Шайтан-звезду. Но до появления этой звезды на небе было еще далеко.
– Неужели нет на земле человека, который не дает нелепых клятв и может защитить свою женщину?
– спросила девушка.
– Неужели умерло это среди людей? Неужели женщины теперь лишены настоящих мужчин? О аль-Асвад, сколько же раз любимые могут предавать любящих?
От чрезмерного возбуждения Хайсагур потерял способность мыслить здраво.
Эта женщина была лишена близости с достойным ее мужчиной - а он был лишен близости хоть с достойной, хоть с недостойной женщиной, таково было наследство отца-гуля в его теле!