Шеф и его подруга
Шрифт:
Этим я вовсе не хочу сказать, что в вузы могут поступать лишь дети, родственники и знакомые его работников. Простые подсчёты показывают, что это не совсем так. Если на каждого студента в среднем приходится один сотрудник, а у многих сотрудников имеется хотя бы по одному «ребёнку» или знакомому, это не исключает наличия среди работников вузов некоторого числа людей бездетных и нелюдимых, чурающихся знакомств, или не допускаемых к работе приёмной комиссии из-за их ненадёжности в деле сохранении государственной тайны. Фактически в вузы всегда поступали и будут поступать люди с улицы, и не все из них вновь выбрасываются на ул. Периферийную, Производственную и Школьную; многие остаются жить в резиновых домах Университетского проспекта, а процесс саморасширения вуза всегда в состоянии поглотить годичный прирост кадров. Науковеды утверждают, что научное учреждение, число сотрудников в котором перевалило за тысячу, ни в какой связи с внешним миром не нуждается.
И тут мы замечаем весьма важную, я бы сказал, глубинную роль научно-сексуального шефства: оно является важнейшим средством самовоспроизводства некоторой касты – профессорско-преподавательского состава и научных работников. С точки зрения биологии это вполне естественно. Вызывает сомнения лишь одно: нужно ли всем этим будущим и бывшим, потенциальным и актуальным подругам учёных целыми днями сидеть в аудиториях и лабораториях, наживая геморрой? Зачем им вставать по будильнику, прерывая половой акт < в момент, когда он протекает так хорошо > [27]; недожёвывать завтрак, загружать общественный транспорт, отнимать кислород у коллег, глотать табачный дым, дремать в учреждении? Не лучше ли работать дома за ту же или даже половинную зарплату, помогая мужьям как на научной, так и на обыкновенной кухне? Тогда многие из женщин смогли бы родить первого ребёнка до 35 лет и не так скоро бы дурнели, а мужьям не так часто хотелось бы их заменить.
– Так что же вы предлагаете? Какие ещё реформы? – Предлагать реформы – не моё дело. Я оставляю эту привилегию за клубничными страницами
еженедельных газет, содержащих при себе штат социологов. Как добросовестный учёный старого закала, чуждый фантазии, я ограничился лишь эмпирическим обобщением широко известных фактов и сдерживаю в себе позывы к прожектёрству.
Хотелось бы закончить этот трактат одним маленьким диалогом, который имел место на
кафедральном мини-банкете после защиты кандидатской диссертации очередной хорошенькой женщиной. После третьей рюмки коньячного напитка *** я спросил свою соседку, доцентшу этой кафедры:
– Что бы было, если бы в научных учреждениях работали одни мужчины, но поблизости
находилось особого рода заведеньице?
– Тогда вам не хватило бы зарплаты, а так мы все тут к вашим услугам за государственный счёт. Такой остроумный ответ, заслуживающий аплодисментов, дала мне замечательная женщина,
сама прошедшая сквозь огонь, воду и медные трубы любовного шефства. За одну только находчивость ей следовало бы присудить докторскую степень, и я искренне сожалею, что зловредные коллеги этому помешали, доведя её до незаслуженной стенокардии [28].
В нашем скромном сочинении, не претендующем на роль диссертации, затронуты животрепещущие проблемы, которые интересуют всех; приняты во внимание и развиты мысли, в изобилии теснящиеся на страницах многотиражных и стенных газет, посвящённых Женскому дню. Этот трактат – немного запоздавший подарок милым читательницам и спутникам их жизней к 8 марта 1974 г.
ПОСЛЕСЛОВИЕ:
ЭТЮД ФЕМИНИЗМА
Феминизация общества и выход женщин на всемирно-историческую арену поставили перед человечеством массу новых проблем и породили обширную литературу. Как после прорыва плотины на нас хлынуло целое море «опусов», «трактатов», «эссе», написанных всякого рода «сексологами», «социогинекологами», «сексофутурсоциологами».
Публикуемая работа Бориса Родомана занимает в этом мутном потоке особое место. Её автору в значительной мере удалось преодолеть в себе и в читателях нездоровое возбуждение и рассмотреть проблему достаточно объективно, без обильного истечения слюны и прочих соков. Автором проделана большая работа, несомненно имеющая научное значение. Впервые в истории науки подмечен и корректно описан феномен научно-сексуального шефства, порождаемые им гаремы и квазигаремы в научных учреждениях и высших учебных заведениях, а также синдром научно-сексуального самоизнурения женщин. Большой интерес представляет выявленный автором закон распада семьи при удвоении показателей социального статуса одного из супругов. Не ограничиваясь прославлением математики и количественных методов, автор умело применил их для вычисления коэффициента борделизации научных учреждений, для прогнозирования периодов распада и полураспада семей научных работников и трёподавателей вузов. По всему видно, что автор хорошо овладел своими нежными материалами, проникнув в душу и тело молодых страдалиц от науки гораздо глубже и тоньше, чем этого можно было ожидать, взирая на его аскетическую внешность. Трактат отличается прекрасной композицией и написан сочным, влажным языком. Отдельные разделы его с визгом просятся в хрестоматию.
Всё это делает сочинение Родомана полезным пособием для научных работников и соискателей учёных степеней любого пола и возраста. На другой день после выхода в свет эта книга станет библиографической редкостью и будет из-под полы продаваться в Книжном проезде наравне с творениями Б.Л.Пастернака и М.А.Булгакова [29].К числу недостатков работы надо отнести излишнее пристрастие автора к наукообразным терминам, преимущественно иноязычным, злоупотр ебление иностранными пословицами и поговорками, которые Родоман даёт без перевода на русский язык, словно для того, чтобы лишний раз поглумиться над малограмотным народом [30]. И, наконец, это болезненное, прямо-таки извращённое влечение к предметным указателям, за которое автор однажды поплатился, но не учёл горького опыта [31]. В его алфавитном перечне соседями оказались совершенно не сопоставимые, более того, не совместимые понятия, как, например, беременность и борделизация. Ставить слова рядом только за то, что они начинаются на одну и ту же букву – это уже не формализация науки, а, извините за выражение, формализм. Непонятно, для чего понадобилось называть латинскими терминами простые вещи, выделять курсивом и объяснять такие слова, как гарем и квартира (или квартирка), портфелизация и бордель… Тьфу Ты, Господи! простите – борделизация и портфель! Ну, всё равно: ведь каждый из нас и так знает, чт; это такое. Автор совершенно напрасно выдумывает новые слова: бордер;, социальный статус, стагнация. Наша наука, существующая много веков почти без изменений, успешно без этих слов обходилась. Лично я встречаю их впервые и потому уверена, что и прочие читатели их не поймут.
Незнакомые термины действуют на членов Учёного совета, как тряпка на быка. Веками для боя быков подбирались самые красивые, самые яркие красные тряпки, как вдруг недавно выяснилось, что крупный рогатый скот цветов не различает. Выходит, красный цвет нужен, чтобы бесить не быка, а зрителей. Для приведения в ярость быка достаточно, если вы перед ним хоть чем-нибудь помашете. Учёные – народ обидчивый. Вы будете толковать им о деградации чернозёма и скорости течения в водогноилищах, а они примут это на свой счёт. От такого ложного наукообразия работа не выигрывает. Стоит ли ограничивать научную работу тем объектом, который значится в его заглавии? Неплохо было бы, если бы автор, так ярко и образно описавший все перипетии сексуального руководства аспирантками, сказал бы хоть два слова о руководстве несексуальном, поскольку таковое ещё имеет место в научных организациях.
Отмеченные недостатки не умаляют достоинств работы, если иметь в виду приводимые в ней факты и ползучие эмпирические обобобщения. Но каковы же идейные позиции автора? Куда он нас зовёт, чт; предлагает в качестве идеала?
Со всей надлежащей серьёзностью мы должны предостеречь читателя: идейная сторона сочинения Бориса Родомана не может быть принята безоговорочно. Пресловутая «объективность» автора на самом деле есть не что иное, как тонко замаскированный тенденциозный мелкобуржуазный объективизм. Пока люди состоят (к сожалению) из мужчин и женщин, никакой объективности в вопросах пола нет и быть не может. Любая попытка «подняться над уровнем пола» (хотя бы выше плинтуса), взобраться на сверхполовой уровень, независимо от желания автора приводит к тому, что он скатывается на позиции мужчин.
Галантные реверансы «милым читательницам» не должны нас вводить в заблуждение. В поворотные моменты изложения автор трактата показывает своё настоящее лицо: он выступает как типичный представитель своего класса – класса мужчин-эксплуататоров, рассматривающих женщину только как средство вдохновения и наслаждения.
Открыто пропагандировать циничную идеологию донжуана в наши дни никто уже не смеет, поэтому сторонники вещного использования женщин прибегают к наукообразной демагогии. Сколько бы ни рядился автор в тогу защитника прекрасного пола, сколько бы ни проливал крокодиловых слёз по участи «милых сестёр» – со страниц его сочинения то и дело проступает мурло мещанина-домостроевца. (Я не имею в виду «Домострой» – наш университетский жилищно-строительный кооператив первой категории, в правлении которого сама состою).
Вершины неприкрытого цинизма достигают рассуждения автора о так называемых ключах и замочных скважинах. Уж не у этих ли скважин провёл автор все три года аспирантуры, так и не защитив диссертацию в срок (как, впрочем, и прочие аспиранты)? Настоящей замочной скважиной является в сущности весь этот трактат. Глядя через него, можно получить искажённое представление о научной работе, если не вооружиться критическими очками.
В последнем разделе трактата автор пытается убедить нас в том, что для женщины, готовящей диссертацию, самым нормальным исходом работы является беременность. Оставив это не проверенное утверждение на совести автора, зададимся вопросом: а кто виноват? Ну, конечно же, заведующий кафедрой [32]. Этого бы не случилось, если бы его пост заняла порядочная женщина из тех, кого я ежедневно вижу в зеркале.