Шестьдесят рассказов

– Звук бьюшегося стекла. Господи, подумал я, неужели снова. Последний раз утащили велосипед, хитрый японский велосипед, оставленный кем-то в холле. Мы сменили замок. Парень забыл свою фомку. Собственно, это была не фомка, а ручка от домкрата.

– Я не боюсь преступлений как таковых, преступления есть и всегда будут, но вот способ, манера… я хочу сказать, если кто-то может обчистить твой банковский счет, попросту нажав пару кнопок, или как там это делается…

– Я не боюсь змей. Где мы отдыхали летом, там есть такая компания, общающаяся со змеями, руками их берут и по всякому. Я захожу иногда на их сборища, тоже немного общаюсь.

– Не боюсь почтового ящика, во всяком случае - не так, как когда-то, все эти письма с угрозами, я просто говорю бодливой корове, бодливой корове, это еще кто кого.

– Это только если вдруг задуматься. Я и не задумываюсь.

– Не боюсь ураганов, потому что они у нас часто бывали, где я раньше жил, не боюсь тарантулов, их там тоже хватало, они прыгают, приходилось рубить их тяпкой, только лучше длинной тяпкой, а не этой, коротенькой, для работы внаклонку.

– Природа в целом не видится враждебной. Так же, как и другие люди, за исключением тех, кто норовит шарахнуть тебе по уху, не представив предварительно разумно обоснованных, внятно сформулированных угроз.

– Поведение в целом это волшебное море, в котором мы можем плавать, или скакать, или спотыкаться.

– Она встала с кровати и такими маленькими, аккуратными шажками прошагала в ванную. Я страшился того дня, когда я увижу, как она ходит в действительности.

– А на закате стреляет пушка. Это значит, что мы можем скинуть напряжение и стать этакими рубаха-парнями. Думаешь, нам отколется что-нибудь из этих казенных денег?

– Я заказал бланки. Весело, весело встретим Новый год.

– Думаешь, нам отколются приличные суточные?

– Если решишь делать ноги, так лучше всего автобусом. Никто не сидит напротив тебя. Окна теперь стали больше, а водители чаще всего надежные.

– Вот уж чего мне бы очень не хотелось. Я насчет бежать. Слишком смахивает на капитуляцию.

– Но когда я приезжаю во все эти необыкновенные места, они кажутся пустыми, покинутыми. На улицах - никого, а я к такому не привык. Во всех тамошних ресторанах подают одно и то же: филе, серф-н-терф

[70] , бифштекс на ребрышке. Проторчал несколько дней в гостинице и съехал, оставив доллар-другой чаевых горничным.

– Толкался без толку туда-сюда, пытаясь устроиться.

– Искать комнату, чтобы с ней переспать. А что, если она вдруг согласится?

– Со мной такое случалось, и не раз. Тут нужно просто быть честным.

– Корыстолюбие ненасытно. Это старая истина.

– Чего вы боитесь? Утра, дня, ночи?

– Утра. Я рассылаю уйму открыток.

– Сфотографируйте это поразительно грязное окно. Его серые тона. Пожалуй, я смогу добыть вам рыцарское звание, я знаю одного парня. Так что там насчет вечного возвращения

[71] ?

– Все это не скоро, не скоро, не скоро. Спасибо, что пригласили Джима, было очень приятно с вами поговорить.

– Они играли «Уан о'клок джамп», «Ту о'клок джамп», «Три о'клок джамп» и «Фор о'клок джамп». Отлично работали. Я видел их по телевизору. Теперь они все уже на том свете.

– Это вас пугает?

– Не-а, это меня не пугает.

– Это вас пугает?

– Не-а, это меня не пугает.

– Что вас пугает?

– Меня пугает моя рука. С ней что-то не так.

– Слышал? Это волчий оклик

[72] . Неплохо, верно?

– Едва успел перезарядить, как на тебе - черный носорог, самка, как потом выяснилось, стоит и пьет себе воду.

– Позвольте мне сделать небольшую подсказку: найдите хоть одно животное, способное к личной дружбе.

– Так что я решил, что пора бы нам и встряхнуться. Я сменил пластинку, это сразу помогло, затем поколдовал с освещением…

– Позвонить Бомбе, который еще «Бесхвостый обезьян»? Получить его взнос?

– Зарядил пунш одной такой дурью, как раз под рукой была. Усложнил декор продуманно расположенными предметами садовой мебели, птичьими ванночками, солнечными часами, зеркальными шарами на подставках…

– От этого невольно начинаешь пристукивать ногой в такт, ты заметил?

– Они были очень довольны. Мы танцевали под «Инвенции и Симфонии». Получилось совсем неплохо. Здорово получилось.

– Именно это должны были отметить новые портреты.

– Затем из другого люка появилась невеста. Не задерживаясь ни на секунду, она прогарцевала, взбрыкивая, через всю арену.

– Я знал ее. Я ее очень любил. Я ее очень люблю. Я желаю им счастья.

– Я тоже. Она очень отважная.

– Думаешь, нам перепадет что-нибудь из этого сим- патичненького гранта?

– Если мы сумеем сделать так, чтобы нас поняли. Если я аплодирую, артисты понимают, что я доволен. Если я беру иголку и обжигаю ее кончик на спичке, ты понимаешь, что я занозил ногу. Если я спрошу: «А были жертвы среди живущих англичан?» - Ты поймешь, что я осведомлен о мятеже туземцев. Если я вручу тебе два

экземпляра реферата диссертации, переплетенные в черную ткань, ты поймешь, что я забочусь о своем росте. Призывы к патриотизму, предупреждения мелким плавсредствам.

– Скажите, что вы боитесь.

– Я боюсь. Только, пожалуй, не сегодня.

– Вот уж чего мне бы очень не хотелось. Вместо этого можно попросту прийти в бешенство. Я пришел в бешенство, в самое доподлинное бешенство.

– Искусственно распалять себя. Методика управляющих.

– Пришел в такое бешенство, что мог, пожалуй, перекусить долото.

– И очень любезно. Божественная кожа, следы краски, красные царапины, пятна от травы. Мы смотрели «Шестьдесят минут». Питались ирисами, диким чесноком, сердцевиной алоэ, соком акации. Она уже улетела, самым ранним рейсом. Как я себя чувствую? Великолепно.