Шибболет
Шрифт:
– Как можно украсть пачку прокладок?
– удивился Илья.
– Да не пачку! У Инги, как записано в деле, случились первые месячные. Она про них ничего не знала: матери было по хрен, раву тем более. Вот они с трусами спрятались в туалете, Инна хоть научила подругу пользоваться и предчувствовать. Но этот коллективный поход в кабинку вызвал подозрение. Позвонили в полицию, в урне туалета - ношеное бельё с потёками и надорванная пачка "котекса", а в сумке у Инги ещё две прокладки. И завели уголовное дело из-за начала первых регул.
– Девочка выросла, стала девушкой - уже преступление!
– Да. Истории разные, а суть одна. Генка, например, отправился пешком назад в Россию к бабушке в Саратов. Гаррика поймали пьяным в гостинице: стоял на стрёме, пока его такой же пьяный друг резал насмерть другого пьяного друга в номере из-за девки-одноклассницы. Сёмка воровал кошельки и дорогие телефоны на пляже. Если им сейчас не помочь, то этот интернат, где они ночуют, превратит их в готовых наркоманов или таких отбросов, что и говорить не хочется.
– Знаете, Женя, - вмешалась Наташа, - в ваших рассказах, точнее, как вы их рассказываете, слышится интонация сильной нелюбви к этой стране...
– Знаете, Наташа, племянница или уж не знаю кто...
– Но-но-но!
– перебил Илья.
– А вот хамства не надо!
– Я не обиделась... Я Илье не племянница. Я ему почти дочь. То, что делаете вы здесь для этих мальчишек и девчонок, и вам за это платят зарплату - такого в России нет.
– А по русским каналам показывали каких-то казаков в Удмуртии, они там с подростками на лошадях скакают, из ружья стреляют, ножи кидают и всё такое прочее...
– Добровольцы, которым никто не платят.
– Или национальные объединения, - добавил Илья.
– Евреи воспитывают своих, татары - своих... Удмуртские казаки - чего только не бывает.
– Как и здесь, - добавила Женя.
– У друзов своё воспитание, у арабов своё, у самаритян своё. Смешно другое. Есть спецшколы со спецпедагогикой для умственно иных детей. Дауны, аутисты... Так там учатся все в одном вместе: и арабы, и русские, и евреи. И все одинаково счастливы.
– Вы педагог? - спросила Наташа.
– Учусь после армии.
– В каких войсках служила?
– поинтересовался Илья.
– Не важно.
– И на каком курсе сейчас?
– казалось бы небрежно спросил он; но Женя поняла и засмеялась:
– Вычисляешь мой возраст?
– А как вы боретесь за справедливость? Кроме арбузных операций.
– Каких операций?
– Наташа с удивлением взглянула на Женю.
– Да было, - ответил вместо неё Илья.
– Наказываем сволочей и жуликов.
– Стоп-стоп. Так это ваша работа с машиной этого охранника капиталистической собственности?
Женя села лицом к морю. Её позвоночник выгнулся, как в атласе анатомии. У Ильи возникло жгучее желание погладить её по нагретой солнцем загорелой спине.
– Но ведь это же всё равно уголовное преступление, - сказал он.
– А что ты предлагаешь? Пусть ходят гадёныши без Бога над головой? Да и у Бога когда руки дойдут?
– Так ты Его заместитель?
– Не переживай за нас. Добро без кулаков - трепотня языком.
– Будем делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать, -процитировал Уоренна Илья.
–
Вот именно. В точку. Больше не из чего. Мы скоро покинем Эйлат.– И куда?
– какая-то тень испуга шевельнулась в душе у Ильи.
– У них зародилась идея нового Израиля. Хотят уйти на Север, поселиться в лесах в районе Кинерета.
– Женя! Ну, они - ладно, романтики. Но ты же взрослый человек! Ты-то понимаешь, что это ребячество! Робин Гуды нашлись, ушкуйники благородные, кудеяры малолетние! Выходят из лесов, чтобы отнимать у богатых и раздавать бедным. Благородный разбойник Владимир Дубровский. Как верёвочка ни вейся, а совьёшься ты в петлю!
Женя повернула к нему злое лицо.
– Вот вечно вы болтаете. Только языком способны молотить. Нетаниягу сказал, Либерман сказал, Ципи Ливни сказала. Им, мне, да и по большому счёту и тебе - насрать, что сказал Исраэль Кац, Арье Дери или там президент Ривлин - всё равно ничего не меняется по отношению к ним, - она потрясла указательным пальцем в сторону купающихся подростков.
– Они - живые, а вы - тухлятина. Да, это ребячество. Но дать им почувствовать вкус свободы, радости самостоятельности, принятия самими своих решений - разве это не правильно? А к сентябрю мы вернёмся сюда. Им надо будет записываться в школы. Кроме Гарика и Генки, все эйлатские. Разойдутся по родителям. Но дружбу сохранят надолго. Чего я и добиваюсь - избавить их от одиночества, от чувства ненужности. Дать им друг дружку, чтоб насовсем, чтобы братья...
Она стала натягивать шорты, сандалии и майку.
– Я думала, что хоть ты меня понимаешь. (Здрасьте вам морозным утром, - подумал Илья.
– Такие предъявы кидать можно только через пять лет после таинства брака в русском ЗАГСе.) Эх, ты, папашка!
Она легко вскочила на ноги и свистнула громко.
– Уходим!
– крикнула Женька ребятам.
Наташа с любопытством наблюдала интригующую сцену.
– Да не было у меня с ней ничего. И быть не могло, - виновато сказал ей Илья.
– Я так и подумала, - усмехнулась российская племянница, она же почти дочь.
– Вот за эфтаки дела посадили в кандала...- пробормотал Илья.
Минуту спустя к нему подбежали девочки-кузинки.
– Вот, твоя девочка потеряла, - и протянули зарядник для мобильника.
– Спасибо, красавицы! Пойдём есть мороженое?
Наташа взяла девчушек за доверчивые ручки, и все отправились к ближайшему киоску. Возле киоска прогуливались павлины с опущенными хвостами, и лежали в тени кошки; между ними расхаживали голуби и галки. Павлины на них покрикивали трескучими голосами, и никто никого обижал.
16
И я кричу: "Давай, Виталий Палыч! Давай на всю катушку, дорогой!"
Юрий Визбор.
Квартира полковника КГБ. Накрытый стол на кухне, полковник с женой обедают. Жена убирает тарелку с потёками борща, воздвигает гигантскую гору дымящихся паром пельменей.
Полковник (втягивая носом пар): Что бы ни случилось и кто бы он ни был, рапорт я отправлю в Москву.
Жена: Отпустили б вы его. Уже все в Городке от смеха давятся.
Полковник: Во-первых, это моя обязанность. Во-вторых, генерал-майора перед пенсией получить и почётно, и надбавка.