Шип
Шрифт:
Одно из самых больших зданий города, квадратный закольцованный комплекс, мрачно давило на главную площадь. Центральная больница в виде бетонно-кирпичного мастодонта сталинских времён вряд ли добавляла оптимизма попадавшим сюда людям и способствовала выздоровлению больных. Старожилы знали и передавали из поколения в поколение, что здание первоначально строилось для областного НКВД. Бесконечные коридоры, уйма клетушек-камер, жуткие подвалы и внутренняя тюрьма, застенок в застенке, острог в квадрате - антураж не смогли изменить ни перестройки архитекторов и политиков, ни годы ремонтов и перепрофилирований.
Хрущёвская весна изменила предназначение недавно отстроенного объекта, и он стал служить людям на самом деле. Камеры превратились в одночасье в больничные палаты, в коридорах как по мановению
Времена оттепели только-только стали подтаивать основы сталинской психиатрии, как настали новые времена с новыми предписаниями и веяниями. И вновь власти потребовались сговорчивые и податливые врачи-психиатры, способные пояснить поведение неугодных, объяснить заскоки диссидентов и оказать посильную медицинскую помощь всем несогласным, упрятав их понадёжнее и подальше от глаз людских. Все догадывались, что творится за высоким внутренним забором, об этом ходили упорные слухи. Но досконально так никто, кроме сотрудников, не знал, как боролись за выживание и сохранение остатков рассудка несчастные, буквально в нескольких метрах от больницы и центральной площади, где праздновались чуть ли не ежедневно очередные исторические победы и достижения вырождающегося строя.
Люди ходили мимо забора, навещали больных родственников в открытых для доступа палатах кардиологии, хирургии или общей терапии. Но стоило кому-то попасть на лечение за ржавую проходную внутреннего периметра, как он становился изгоем, отверженным обществом. О таких предпочитали сразу забыть и никогда не вспоминать. Клеймо, единожды наложенное при постановке на учёт, нельзя было вывести ничем. Оно, как проклятие, тянулось за несчастным всю оставшуюся жизнь от одного места работы до другого, от службы кадров до особого отдела, от анкеты до автобиографии, от прописки до постановки на воинский учёт. Такие люди, вне зависимости от диагноза или тяжести заболевания, от их опасности для общества или необходимости в изоляции, даже в случае банальной депрессии или "белочки", автоматически зачислялись в касту "психов". И, даже при наличии пресловутой врачебной тайны, диагноз немедленно становился известным всему городу, всем родственникам и сослуживцам. Человек, ещё даже не успев закончить обследование, выходя на улицу, начинал ловить на себе косые взгляды, от него старались держаться подальше в транспорте, сторонились на работе, нередко распадалась семья и шарахались собственные дети. Само-собой, это отнюдь не вело к выздоровлению или реабилитации, подстёгивая возникшие проблемы психического плана и убеждая врачей в правоте вынесенного вердикта и в необходимости принятия более жёстких мер. Цепочка замыкалась, и жертва попадала в капкан внутренней тюрьмы, в объятия её отнюдь не весёлого главврача по фамилии Веселов.
+ + +
Елена Васильевна больше всего боялась, что её упекут в психушку. Придя в себя в карете скорой помощи, она стала заверять, что это нелепость и хорошо себя чувствует, плакать и умолять отвезти её домой или высадить и отпустить на первом же перекрёстке. Но чем сильнее билась в истерике несчастная женщина, чем громче она кричала, и чем больше нарастал накал страстей в автомобиле, тем непреклоннее становились врачи. Ей вкололи очередную дозу успокоительного, да потуже затянули ремнями к носилкам. Неотложка неслась по пустынным ночным улицам в сторону мрачного и унылого медицинского застенка.
Тимофей Гордеевич встретил новую пациентку подчёркнуто вежливо. Его вкрадчивый тихий голос успокаивающе и расслабляющее струился, заполняя свободное пространство небольшого кабинета, обволакивал Елену Васильевну, погружая её сознание в нирвану транса.
– Ну что же вы, голубушка, бузите и нервничаете, - по привычке вёл свою партию врач,- нехорошо это, вредно для здоровья. Нервы, знаете ли, их беречь надо. Вот подлечим вас тут немного, восстановите силы, кошмары всякие там рассосутся, и выйдете от нас совершенно другим человеком - спокойным и уверенным в себе.
Тимофей Гордеевич автоматически вёл обычный вступительный монолог, а сам тем временем листал историю болезни. Припадки, потеря
сознания, кошмары, галлюцинации - обычная, уже набившая оскомину рутина. Вялотекущая шизофрения - эта болезнь, открытая и признанная врачами только страны победившего социализма, как никакое другое заболевание было аморфно в своих проявлениях. "У каждого свои тараканы в голове" - сказал когда-то кто-то и попал в точку, причём очень удобную. Исходя из таких критериев, каждого можно в любую минуту привлечь и уличить в психической несостоятельности. Ну, а когда налицо были и явные признаки асоциального поведения, тут сам бог велел принимать меры и запускать лечебный механизм.Вердикта эскулапа ждать не пришлось долго. После ознакомительной беседы, Елену Васильевну препроводили в отведённые покои. "Палата номер шесть" - вспомнила она по дороге классику. Но нет, её провели дальше по коридору.
– Не судьба, - всхлипнула пожилая библиотекарь, поняв, что мирская жизнь для неё отныне стала недосягаемой, как поверхность Луны.
9.
Лиза в последнее время явно преобразилась. Это отметили её немногочисленные знакомые-коллеги и многочисленные бабушки-старушки, вечные подъездные сплетницы.
– Ты прямо похорошела и расцвела,- делали они комплименты.
– Видать хахаля завела,- добавляли за глаза.
А Лиза с каждым днём чувствовала себя всё увереннее и увереннее. Теперь не стесняясь, она смотрела прямо в глаза своим начальникам и те, что удивительно, тушевались. Привыкшие ранее помыкать тихой и покорной девчонкой-сиротой, они с изумлением наблюдали за её молниеносным преображением.
Лиза и сама чувствовала, что с ней нечто происходит. Угрызений совести о содеянном она не испытывала. Более того, считала, что в обоих случаях поступила совершенно правильно и по справедливости.
– Не имеют такие женщины права рожать детей и обрекать их потом на страдания,- решила для себя Лиза раз и навсегда.
Но всё чаще ей в голову приходила мысль о том, что таких женщин, видать, немало. Не могла её соседка быть единичным случаем, исключением из правил. Скольких бомжих и алкоголичек встречала она валяющимися с мужиками по подвалам. А сколько шлюх и шмар живёт в их дворе! Нет, не скоро исчезнут беспризорники и закроются интернаты, детдома и распределители...
– С этим надо что-то делать,- задумчиво повторяла Лиза, выглядывая на улицу в оконце-бойницу своей каморки и поглаживая упаковку гвоздей, лежавшую на подоконнике.
Теперь после работы она не спешила домой, а отправлялась в сквер напротив знакомой женской консультации. Сидя на лавочке, присматривалась к входящим и выходящим женщинам. Внимания на неё по-прежнему никто не обращал, и она могла спокойно часами изучать будущих мамаш. Вскоре Лиза уже знала про них почти всё. От её любопытного глаза не ускользали никакие мелочи. Например, знала почти наверняка, кто из будущих мамочек одиночка, кто залетел случайно, а кто - преднамеренно. Многодетные матери и любимые жёны, которых сопровождали, подвозили или встречали мужья, её не интересовали. А вот не рожавшие ещё малолетки, неоперившиеся студенточки или лимита без крова над головой, шлюшки и женщины со спившимися физиономиями, не желавшие делать аборт только ради получения материнского капитала - это были потенциальные претендентки на запись в реестр её будущих клиенток. Сидя в парке, Лиза выносила им свой приговор, не подлежавший обжалованию и пересмотру.
+ + +
Елена Васильевна находилась в больнице уже целый месяц. Она чувствовала себя сносно, а вела - вполне адекватно. Приступы больше не повторялись, и Тимофей Гордеевич терялся в догадках, что ему дальше делать с этой пациенткой. С одной стороны, как бы явная шизопатия, а с другой - нормальный, здравомыслящий человек. Конечно, будь повторение приступа, он ни минуты не сомневаясь, начал бы курс медикаментозной терапии, от которой любой человек через неделю становится безнадёжным шизиком. Но в данном случае такой потребности в кардинальном лечении пока не усматривалось. И врач даже склонялся к мысли, что случай библиотекарши - один из тех немногих, когда в его заведование попадали по ошибке вполне здоровые люди.