Школа 1-4

– Здесь, недалеко. Мне было скучно, и я решила погулять. Я часто так делаю, просто сажусь в автобус и еду, куда глаза глядят, потом сажусь в другой, потом - в третий. Тебя как зовут?

– Мария.

– А меня зовут Юля Зайцева. А почему ты в школьной форме? Наверное, ты не кольцо потеряла, а ключи.

Мария, опустив глаза, снова откусывает мороженое. Она не хочет сперва рассказывать Юле о своей судьбе, но когда представляет себе возвращение домой, ей становится так страшно и щемяще одиноко, что Мария уже готова показаться смешной, хоть бы кто-нибудь знал о е? муках.

– Я из дома ушла, - призна?тся Мария, поднимая глаза и неловко улыбаясь. В е? душе неожиданно рождается слово, которое, ещ? не будучи произнес?нным, уже захватывает Марию своей пугающей безграничностью, как ветер захватывает маленького полевого мотылька.

– Насовсем.

– А почему?
– лицо Юлии выглядит немного усталым, словно и е? терзает какая-то мука неумолимой судьбы. Она убирает локоны с лица и оглядывается на светофор. Проехавший мимо, перед самыми их лицами, фургонный грузовик обда?т девочек пьянящей бензиновой вонью.

Мария не знает, что ответить. Ей стыдно рассказывать, что е? бьют, стыдно говорить про двойки, и кроме того вс? это не может объяснить того единственного слова, которое она произнесла, плохо осознавая, что оно вообще значит. Она чувствует, что щемящая тяжесть снова подступает к горлу. Глаза Марии туманятся от сл?з. Непослушным ртом она откусывает ещ? кусок мороженого. Слеза капает на асфальт у носка е? туфельки. Мария отворачивается, словно что-то увидев в стороне, на самом деле она просто не хочет, чтобы Юлия видела е? глупый р?в. Золотой свет светофора расплывается у не? в глазах, выпуская два ленточных луча.

– Пойд?м, - трудно говорит она.
– Ж?лтый.

И они входят в парк, где огромные деревья возносятся к солнечному небу, трава дышит тенистой сыростью, кусты жасмина белеют за стволами, и уже чувствуется, как приближается мертвенно-т?плый вечер. Они долго молча идут по прямой аллее, навстречу гуляющим людям, Мария ест мороженое, Юля просто о ч?м-то думает, заложив пальцы рук в карманы джинс.

– Я боюсь возвращаться назад, - говорит наконец Мария.

– Не возвращайся, - подумав, предлагает Юля.

– Тебе хорошо говорить, у тебя есть, где жить можно, а где я буду жить? На улице?

– Ты можешь у меня жить. Места хватит.

– Но я же не могу вс? время у тебя жить.

– Почему не можешь?

– Меня родители, наверное, с милицией будут искать.

– Не найдут.

– И что скажут твои родители?

– Они уехали. Их нет.

Мария недоверчиво смотрит на Юлю.

– С кем же ты жив?шь?
– спрашивает она.

– Я живу одна.

– О, - удивляется Мария. Потом е? лицо опять становится печальным.
– Но если я буду жить у тебя, я и в школу ходить не смогу.

– А ты и не ходи, - улыбается Юля. Мария впервые видит, как она улыбается, как-то неуверенно и грустно.
– Я, например, давно не хожу.

– Что, совсем не ходишь?

– Совсем.

– А они что, думают, ты болеешь?

– Они думают, что я умерла.

2. Зв?здная мельница

– Как умерла?
– не верит Мария, от удивления даже переставая откусывать мороженое.

– Просто. Машиной сбило.

Мария думает.

– Ты никому не рассказывай, - продолжает Юля, почему-то глядя вверх, к вершинам деревьев.

Мария тоже смотрит туда и видит белые крылья облаков, покрытые аистиным пером нечеловеческой тайны. Когда тебя все считают м?ртвой, можно не ходить в школу, можно делать, что хочешь. Мария вспоминает, как умерла е? бабушка и как е? хоронили, несли в гробу по улице вдоль домов, сыпались белые лепестки каштанов, играла духовая музыка, т?тя Анна несла красную подушечку с бабушкиными трудовыми орденами. Возможно ли, что бабушка тоже была жива, и теперь где-то скрывается за старыми кирпичными стенами домов? Бабушка так любила е?, она когда была очень больная, вс? звала к себе Марию и говорила ей всякие странные вещи, которые Мария не могла понять, потому что болезнь исказила голос бабушки, но внимательно слушала и соглашалась, ей было жаль старое и умирающее существо, которое безвозмездно е? любило.

– Тебя хоронили?
– спрашивает она Юлю.

– Нет. Это была не я. Машина... Она разбила той девочке лицо, и они подумали, что это я. Платье у не? было такое же, - Юля вздохнула.
– Я думала сперва, поживу одна, потом вернусь, а когда хотела вернуться, родители уже уехали, не знаю куда.

– А ты любишь своих родителей?

– Да. Они хорошие, подарки мне всегда дарили.

– А меня отец бил, - с усилием говорит Мария, и сл?зы снова начинают напирать.
– Сильно.

– Ты поэтому и сбежала?

Мария кивает. Она сворачивает за Юлей на боковую аллею, где больше тени и газон усыпан одуванчиками. Они молча идут по алее, пока судороги не отпускают Марию, она отирает сл?зы и выбрасывает об?ртку мороженого в урну у зел?ной скамейки. Тут они останавливаются.

– Он меня убь?т, если я вернусь, - тихо говорит Мария.
– Возьм?т и убь?т.

– Не бойся, - говорит Юлия.
– Пойд?м ко мне, а то тебя, наверное, уже искать начали. Так, в школьной форме, сразу найдут. Я тебе одежду дам, у меня твой размер. Главное - выждать несколько дней, а потом они подумают, что ты тоже умерла и перестанут тебя искать.

– Но меня же не собь?т машина.

– Но тебя ведь могли украсть и убить, правда?

– Кто?

– Какой-нибудь злой дядя, который мучает и душит маленьких девочек. Какой-нибудь Дед Мороз, который ест маленьких Снегурочек, ам-ам.

Мария смотрит на Юлю, ожидая снова увидеть, как она улыбается, но Юля глядит вверх, в темнеющие водо?мы крон.

Они не разговаривают до самого юлиного дома, который находится по ту сторону парка, через два квартала, окруж?нный заросшим акациями двориком. Шли они довольно быстро, только по пути задержались у продуктового магазина, где Юля купила две шоколадки и пачку молока. Деньги, мятые, но не грязные бумажки, они достала из кармана джинс.

Дом, в котором жив?т Юля, построен из старого ж?лтого кирпича, в его подъездах сыро и просторно, никто не экономил здесь при строительстве места, и лестницы оставляют между собой квадратный провал, достаточный для сооружения двух таких лифтов, как в доме Марии, хотя никакого лифта здесь нет. Перила лестниц высокие и с ручками из бурого дерева, полированного руками нескольких поколений стариков, большинство из которых уже умерло, и на стенах мало надписей, потому что с последнего ремонта уже не рождалось в доме новых детей. Туфли девочек пробуждают под сводами подъезда гулко стучащее по ступенькам эхо, улетающее вверх, к окошку в крыше, через которое ль?тся полуослепший от пыли солнечный свет.