Штормовое предупреждение

Они подошли к мосту и она свернула на набережную.

— Ну, вот оно — сказала она. — Самое романтичное место в городе. Каждый американец в Лондоне должен пройтись по набережной по крайней мере один раз, предпочтительно после полуночи.

— Она скоро наступит — сказал Джего.

— Хорошо, выкурим еще по сигарете и подождем ведьмовского часа.

Она склонились на парапет и слушали шлепанье капель.

— Вы хоть насладились путешествием с гидом? — спросила она.

— О да, мэм, можно сказать и так — ответил Джего. — Я был чужаком в этом городе, но больше не буду.

— Мне это нравится — сказала она. — Вы, однако, поэт.

— Не я — сказал Джего. — Благодарите Гершвина. — Он облокотился на парапет рядом с ней. — Вы в самом деле любите этот старый город?

— У нас особые взаимоотношения. Я видела его в хорошие времена и в плохие, часто горящим адским пламенем, а мы все еще здесь, я и город.

— Но вам не слишком нравятся люди?

Ее подбородок вызывающе поднялся. Он ощутил в ней едва сдерживаемый гнев:

— Почему же, дорогой? По какой причине вы так думаете?

— Что такое, доктор? Снимите нагар. Не вы ли видели так много умирающих?

— Чтоб вы провалились, Джего.

Ее рука взметнулась в пощечине. Биг Бен испустил первый удар полуночи.

Джего оборонился, подняв руки:

— Вспомните — час ведьмы. А мы на набережной в самом романтическом месте Лондона.

Она потянулась потрогать его лицо:

— Скажите, Джего, вас так плохо зашили? Забрали у вас несколько лет жизни?

— Слишком много — ответил он.

Прозвучал последний удар полуночи. Дождь усилился, перейдя в ливень, и она пододвинулась совсем близко. Он осторожно положил ей руки на плечи. Она закинула руки ему за голову и страстно поцеловала.

— Отведи меня домой, Джего — прошептала она.

Баркентина «Дойчланд», 19 сентября 1944 года. Широта 43°40N, долг. 20°55W. Прошлой ночью в средней вахте сильным порывом ветра разорвало носовой верхний топовый парус. Погода продолжает ухудшаться. Сильный шторм в утреннюю вахту, сильные волны.

6

Несмотря на то, что пробило лишь две склянки полуденной вахты, в салоне было так темно, что сестра Анджела зажгла лампу. Она сидела за столом, который, как и кресла, был привинчен к полу. Перед ней лежала открытая библия. Лотта сидела напротив с иголкой и ниткой, штопая грубую брезентовую рубаху.

Снаружи завывал ветер и «Дойчланд» тяжело клонилась на левый борт, подолгу возвращаясь в равновесие: ранее это событие вызвало бы заметную тревогу, но не сейчас. Вода капала со ступенек трапа кают-компании и шлепала на пол. Было холодно и сыро, все было влажным, даже одеяло, которым она закутала плечи.

Лотта, при плохом освещении сосредоточенная на своей работе, коротко улыбнулась, как от тайной мысли. Сестра Анджела в последнее время часто видела такую улыбку — и слишком хорошо понимала, что она значит. Казалось, словно девушка ускользает от нее, от всего, что раньше выглядело таким важным, и для чего?

Она осознавала подымающийся изнутри гнев, когда открывались старые раны, но решительно держала его под контролем. Он был бессмысленной эмоцией и ничего не решал.

Она спросила Лотту:

— Эта рубашка господина Рихтера?

Лотта подняла глаза:

— Да, сестра.

До того, как разговор смог продолжиться, на трапе раздался топот и появился боцман с большим бидоном в руке. Он был с непокрытой головой, светлые волосы и борода в бусинках дождя, с желтого плаща стекала вода.

Ставя бидон на пол, он улыбнулся:

— Горячий чай, сестра. Весь камбуз готов к работе.

— Плохая погода, господин Рихтер? — спросила сестра Анджела.

— Просто еще один атлантический шторм, сестра — ответил он. — Ничего особенного для старожила, вроде вас.

Она улыбнулась вопреки себе, было трудно удержаться.

Лотта сказала:

— Ваша рубашка, господин Рихтер, будет готова к вечеру.

— Вы балуете меня, фройляйн. — Судно качнуло и ему пришлось опереться на стол. — Мне лучше вернуться. Погода плохая.

Он поднялся по трапу и Лотта прервала штопку:

— Он никогда не останавливается. Иногда можно подумать, что он единственный мужчина в команде.

— Конечно, он прекрасный моряк — сказала сестра Анджела. Помолчав, она продолжала — И красивый молодой человек. Он много рассказывал вам о себе?

Лотта, покраснев, подняла глаза.

— Я спрашиваю только потому, что сестра Кэт сказала, что заметила вчера вечером, как вы и господин Рихтер долго разговаривали на палубе.

Прежде чем девушка ответила, судно содрогнулось от очередного мощного порыва, свернув с курса. На палубе раздался тревожный крик, дверь в кают-компанию с треском распахнулась и каскадом хлынула вода.

***

Бергер держал штурвал с двумя помощниками-матросами, «Дойчланд» бороздила бушующую белую пену. Несмотря на их совместные усилия, судно постоянно сдувало с курса на пару румбов в обе стороны.

Штурм и впередсмотрящий Кнорр попытались зарифить носовой парус и весьма намаялись, ибо море постоянно перехлестывало через штормовой козырек, покрывающий люки, снова и снова окатывая их по пояс, так что им пришлось прекратить работу и просто висеть, крепко вцепившись, чтобы их не смыло.

Рихтер, выбежав из кают-компании, захлопнул за собой дверь и принялся продвигаться к трапу квартердека. Гигантская волна, пришедшая с кормы, башней нависла из дождя, словно пытаясь проглотить их. Он крикнул Бергеру, показывая, но волна с силой разбилась о полуют, сбив с ног обоих помощников капитана.

Рихтер вцепился в штормовую оснастку и удержался. Проходящая волна кипела вокруг него, все унося с собой, и на мгновение он поверил, что судно потонет под ее весом.

Медленно «Дойчланд» начала подниматься, вода отступала, и он увидел, что на штормовой оснастке носового паруса остался только Штурм.

Кнорр барахтался в подветренных скупперах, пытаясь подняться на ноги. Рихтер начал двигаться к нему, пока «Дойчланд» продолжала выбираться и здесь накатилась другая большая волна и снова сбила его с ног. Он схватился за край чехла главного люка и крепко вцепился, однако та же волна перенесла через поручни Кнорра. Когда Рихтеру удалось встать на ноги, он заметил в воде желтое пятнышко, но оно быстро исчезло.