Штормовое предупреждение

Музыка со стороны катка каким-то чудом пробилась в его сознание, напомнив о том, что там, за пределами комнаты – за окном, например – есть и еще какой-то мир и какие-то существа, кроме теплого, все еще поглаживающего его Рико. Ученый прикрыл глаза – голова у него шла кругом.

– Гр-р-р? – протяжно, хрипло царапнуло его слух.

– Да, – так же шепотом отозвался он, понятия не имея, что подразумевает это «да». Ближе всего к истине был ответ, что все сразу. И тогда Рико, наклонившись над самым его ухом, произнес – по-настоящему, достаточно разборчиво, хотя и неумело:

– Люблютебяррр.

Это было похоже на то, как если бы человек подражал звукам природы или незнакомой речи. Рико старался, придавая этому своему поступку огромное значение – и Ковальски, в общем, понимал, чего это Рико стоило.

Подрывник еще урчал у него над ухом, млея после пережитого удовольствия, будто море, рокочущее после бури, и теперь в этом неразборчивом ворчании Ковальски слышал намного больше, чем прежде – зная, что именно нужно слушать. Может быть, Рико больше никогда не скажет того, что сказал только что – да, это было весьма вероятно. Но его напарнику не так уж и требовалось оно, это повторение. Одного раза ему вполне достаточно, чтобы всегда об этом помнить – в любой момент времени, вызывая к памяти эту короткую, смятую, неуклюжую реплику, произнесенную едва слышно. И она всегда будет звучать у Ковальски в ушах.

И когда за окном снова пошел, ложась мягким пуховым покрывалом, снег, они уже спали, убаюканные не столько музыкой или погодой, или собственной усталостью, сколько тем, что слышали спокойное, глубокое дыхание друг друга. И снег мел, окончательно перелистывая еще одну страницу чужой жизни.

– Парни, я нашел нам работу.

– Да ну? Серьезно? И для меня?

– Блоухол, лучше помолчи. Домашним питомцам слова не давали.

– Домашним… – кажется, Блоухол не то оторопел от такой наглости, не то оскорбился.

– Ты — наше маленькое милое домашнее зло! – с апломбом оповестил его Шкипер. – А теперь заткнись, будь так любезен, пока я провожу брифинг…

– Что за работа? – не выдержал Прапор. – Нужно ехать куда-нибудь?

– Не нужно, – успокоил его старший по званию. – Все в пределах штата. Но возни будет много. И кто-то, не будем указывать на него пальцем, кто не свинтил обратно турели, будет дома их еще и чистить. И не будет выражать сейчас, что он об этом думает, – добавил Шкипер торопливо, чуть повысив голос. – Здесь женщины и дети!

– Мы еще успеваем на вечерний рейсовый автобус, – между тем сообщил Ковальски, не отрывая глаза от планшета. – Если подсуетимся, к вечеру будем на базе.

– На нетопленой, простоявшей долгое время заброшенной, неубранной базе, – ужаснулся Блоухол. – С несобранными турелями!

– Ужас, – равнодушно кивнул Ковальски, все так же бороздя просторы интернета. – Автобус в семь пятнадцать, Шкипер. Ориентируемся на него или ждем утра?

– А чего тянуть?

– Чтобы дольше посидеть в тепле и чистоте и не ночевать в заброшенной, неубранной и с несобранными турелями базе, – с готовностью отозвался его старый враг. Шкипер устремил на него немигающий взгляд.

– Ковальски, – позвал он, не отрывая глаз от братца Дорис. – Поясни этому отставному суперзлодею, что к чему.

– Не вклинивайся, пока шеф дает инструктаж, – послушно озвучил тот, не глядя ни на одного из собеседников и не отлипая от планшета. – Не сбивай его с мысли, не то потом тебе же хуже будет, он начнет все по новой, больше времени угробишь. Не отвечай на вопросы, которых тебе не задают.

– Что-то я не помню, чтобы я приносил военную присягу, – протянул Френсис. – С какого рожна я должен подчиняться вашим правилам?

– Ты находишься тут в статусе военнопленного, – ровно отозвался лейтенант. – Это распространенная международная практика.

– Я на это не подписывался!.. – возмутился немедленно собеседник.

– Дорис, – Ковальски, наконец, оторвал взгляд от голубого экрана и поглядел поверх головы «военнопленного» на его мирно пьющую чай сестру. – Что ваша мама делала, когда он капризничал?

– Не давала ему мороженого, – отозвалась та.

– Понял? – теперь лейтенант перевел взгляд на Блоухола. – Будешь себя плохо вести – о мороженом забудь.

– Еще в угол меня поставьте, – буркнул тот уязвлено.

– Вы закончили? – ядовито осведомился Шкипер. – Сопельки плаксе вытерли все желающие? Можем продолжать планерку?

– Ой, ой, погоди! – спохватилась Марлин внезапно. До нее лишь теперь дошел смысл происходящего. – Это вы уезжать собираетесь, да?

– Нам нужна эта работа, – обернулся к ней Шкипер. – Не то чтобы мы хотели покидать это уютное гнездышко, но возможность упускать нам хочется еще меньше. Думаю, снег теперь есть, кому разгребать, м?

Мейсон демонстративно закатил глаза и отвернулся.

– Я дам вам с собой пирог, – не терпящим возражений тоном сообщила им Марлин. – И, – добавила она поспешно, – это вовсе не потому, что мне вас голодных жалко, а просто их девать некуда!

– И потому что я миленький, – вставил и тут свои пять центов Блоухол. Все поглядели в его сторону, но он лишь пожал плечами

– Что? Марлин же не часть вашей планерки!

Шкипер устало вздохнул и скомандовал своим собираться и собрать «вот это вот трепливое недоразумение, с кем я только воевал, прости Господи…»

“Манфреди и Джонсон”, – вспомнила Марлин вдруг, наблюдая эту сцену. Все фикция, видимость, ширма из слов. В точности, как эти грешные и вечно всплывающие в разговоре в самый нежданный момент Манфреди и Джонсон… Как тогда Ковальски сказал? Что они «были»? Это можно понимать по-разному. И как то, что эти люди существовали на самом деле, и как то, что они были, но перестали существовать на текущий момент…

Все эти ребята в форме – они говорят, спорят, утверждают, держаться своих принципов, но когда доходит до решения – они молча делают то, что надо. Костерят ехидну-Блоухола, но никогда в действительности не испортят ему жизнь бесповоротно. А ведь могли бы.

Ей вдруг показалось, что ее гости – и по совместительству соседи – говорят на какой-то другой разновидности английского языка и у них есть собственные способы передачи информации, свои слова, выражения, присказки, непонятные для посторонних. И их упоминания о бывших сослуживцах, такие будто очевидные, у всех на виду, на самом деле отнюдь не очевидны, потому что запутывают только сильнее. Марлин бы для себя решила, что эта парочка выдумана специально для запугивания новичков и сбивания с толку посторонних, которым лучше не знать лишних подробностей жизни отряда. Но Ковальски говорит, что они «были», а к художественному сочинительству он никак не склонен… Возможно, они правда запутывают следы, но не свои, а Манфреди с Джонсоном, по каким-то одним им известным причинам…