Штормовое предупреждение
Шрифт:
Ковальски чуть нагнул голову, и Рико, почувствовав это, немного сместил вес тела, согнул одно колено, давая доступ. Ковальски выдохнул, совсем близко от его кожи, и, снова же зацепив за ремень спущенных штанов, подтянул Рико поближе. И нежно, очень мягко облизал его, зная, что от этого подрывника прошьет спазмом. Брать в рот он наловчился без особого труда, разве что целиком не мог, никак не умея подавить рефлекса. Это было все равно приятным – приятным для них обоих, потому что, утыкаясь лбом в живот Рико и закрывая глаза, Ковальски сам для себя отрицать очевидного не мог: ему нравилось насаживаться ртом, чувствовать внутри жар и твердость, ощущать, как почти силой чужая плоть разводит ему губы, натирая их и заставляя прилить кровь.
Ему никогда не пришло бы в голову, что это может быть приятным, но, очевидно, внутри полости рта он был чувствителен. С другой стороны, это было настолько явным доминированием – но доминированием безопасным, сохраняющим
Ко всему прочему, Рико не относился к этой ласке как к чему-то, показывающему статус. Учитывая, что в его обыкновении было использовать рот, как еще одну конечность, не стоило и ожидать чего-то иного: почему бы не брать что-то ртом, собственно? Но Ковальски, хорошо знающий, как больно могут бить грабли, именно что ожидал. И, быть может, Рико не понимал, чем вызвана его нервозность и неуверенность, но зато подрывник осознавал их наличие и – что куда более ценно – знал, как с ними быть. Он буквально создал новый условный рефлекс для Ковальски, просто опрокидывая на спину, чтобы делать с ним, что захочется, и был полностью доволен всем происходящим, плевать желая на то, кого там принято считать ведущим или ведомым. И Ковальски, все подспудно ожидавший какой-то пакости от своей судьбы, в итоге все же правда привык, научился расслабляться, не ждать неприятностей и доверять Рико в этом аспекте так же, как доверял ему в прочих. И ему, в итоге, все это нравилось тоже.
И то, что было сейчас – в особенности.
====== Часть 28 ======
Зная, как остро это ощущение для Рико, как он уязвим в этот момент, лейтенант накрыл его ладонью, ощущая пульсирующее желание, поглаживая, не прекращая движения головой ниже. Вылизывал, осторожно, не надавливая и чувствуя, как на его ладони скапливается густая вязкая влага. Хватка Рико у него на затылке стала сильнее, он подался бедрами вперед, опасно балансируя, почти вжав Ковальски в стену. И тот покорно это позволил. Он не ударился затылком, потому что Рико подстраховал его, и спустя секунду Ковальски оказался словно в ловушке, с обеих сторон затиснутый, пойманный подрывником, который, не пригибая чужую голову и не давя на затылок, вместо этого задвигался сам.
Ковальски тихо простонал, подстраиваясь под чужой темп. Рот соскользнул с облюбованного места, и лейтенант приоткрыл его, позволяя Рико тереться о него, лаская, сжимая губами, но не удерживая и чувствуя, что эта забава и его не оставляет равнодушным. Впрочем, он-то только и мог, что вцепиться в бока подрывника покрепче. Наконец, он все же поймал губами чужую налившуюся головку и расслабился, позволяя Рико наслаждаться его ртом, как ему хочется. Только и мог, что тихо постанывать и цепляться за смуглые бедра подрывника, давлением пальцев прося дать ему больше или быть аккуратнее.
Рико проскальзывал и выходил почти полностью, так что лейтенант успевал почти сомкнуть губы, с тем, чтобы через секунду новое движение навстречу заставляло его снова брать ими чужую плоть. И когда Рико был так глубоко, как Ковальски мог взять его, он издавал тихое, на грани слышимости, рычание: непередаваемый, почти бархатистый звук на выдохе. Затем он подавался назад, и лейтенант пускал в дело язык, чувствуя выступающие вены и пульсацию, позволяя Рико потереться всей длиной.
И снова. И снова. Столько раз, сколько Рико хотел. Так, как он хотел. Полностью подчиняясь ему, потакая его желанию, позволяя делать с собой, своим ртом, что угодно. Рико периодически менял положение ладони, заставляя то запрокидывать голову, то немного склонять, входя под другим углом, ощущая чуть иначе чужие податливые губы. Хриплое бархатистое рычание теперь практически не прекращалось, выходило вместе с дыханием – оно и было этим дыханием, щекоча лейтенанта по нервам. Он не выдержал и застонал в очередной раз, когда получил Рико полностью, и этот звук добил подрывника. Он впился пальцами в затылок так, что Ковальски ощутил его ногти, бедрами почти вбиваясь вперед, и каждый раз лейтенант принимал его ртом с рваным, заглушаемым практически немедленно же стоном. Он отлично понимал, что они уже не затормозят, и это – как тот промежуток, когда ты пролил кипяток, но он еще не попал на твою кожу, а ты уже понимаешь, чем все кончится. Нет времени задумываться о том, как бы можно было избежать этого, ты только движешься от одного события к другому. Так что Ковальски даже не пытался что-то изменить в происходящем – по большей части еще и потому, что ему это нравилось. Он сам сохранял трезвый – во всяком случае, более
трезвый, чем у кое-кого – рассудок, при этом доведя Рико до полной потери контроля. Вернее, доводя. С каждым новым движением все ближе подталкивая к обрыву, отчасти заботясь о нем таким образом, думая о том, чтобы дать ему удовольствие, а отчасти забавляясь, чувствуя – несмотря на свое положение – что именно он сейчас ведет. Лейтенант ласкал его, пока Рико не прижался, наконец, особенно тесно, упершись лбом в стену и крупно вздрагивая каждый раз, когда выплескивался новой струей. По лицу Ковальски из уголков губ потекло. Лейтенант, не торопясь, дал Рико кончить, теряя часть семени, пока все еще обжимал его губами, а потом осторожно выпустил, сглатывая то, что еще осталось во рту.Рико, оттолкнувшись от стены, опустился на колени и, прежде чем Ковальски успел хоть слово вставить, – поймал его лицо в ладони и полез с поцелуями. Никакие соображения гигиены или чего-то еще его не волновали.
Теплая вода все так же безразлично лилась сверху, и Ковальски, обняв за шею умиротворенного, счастливого, чувствующего, что его любят, Рико, подставил лицо струям душа, закрыв глаза. Он был вполне доволен.
Позвонила тетя Роза. Спросила, хорошо ли ее девочки проводят время, нашли ли они пироги в леднике, и достаточно ли у них в компании кавалеров для танцев. Марлин добросовестно ответила, что и она, и Бекки со Стейси – лучше некуда, что пироги столь же прекрасны, сколь и бесконечны, и что кавалеров у них хоть отбавляй – вон, каждый день дорожки к дому разгребают… Тетя Роза ответила, что и это тоже дело нужное. Судя по шуму на фоне, в отделении травматологии сейчас было едва ли не веселее, чем на Тайм-сквер – слышались людские голоса и музыка, и, кажется, тетя Роза ничего не потеряла, оказавшись на Рождество в компании врачей и других жертв гололеда… Может быть, они там у себя даже закатят танцы – в пределах их возможностей, разумеется – недаром ведь пожилая леди так подчеркивала важность этой части вечеринки… Марлин, критическим взглядом окинув имевшийся в ее наличии контингент, была вынуждена признать, что лучше всех на роль короля бала подходит Джулиан: им стоило открыть список кандидатов. И им же и закрыть, потому что все прочие были созданы для чего угодно, только не для танцев… Впрочем, быть может, ее бойкие кузины уговорят Прапора, чем черт не шутит. Тем не менее, стоило признать: вряд ли они – в отличии от отделения травматологии – смогут похвастать хореографическими достижениями… Если уж говорить совсем на чистоту, то с куда большим удовольствием, нежели танцевать, тот же Шкипер согласился сыграть с нею в шахматы. Где-то на середине партии в гостиной появился Ковальски – вошел, по привычке чуть пригнув голову, чтобы не встретится ею с притолокой.
– Трубы в порядке, – доложил он.
– С ума сойти, – отозвалась Марлин, не поднимая головы от шахматной доски. Ее противник – Шкипер – наоборот, сообщением определенно заинтересовался, но спросить ничего не успел. Его лейтенант, будто внезапно сообразив что-то, задал новый вопрос:
– А где Леонард? – и он демонстративно огляделся вокруг, как будто рассчитывал увидеть знакомое вечно насупленное лицо где-то рядом. – Марлин говорила, он будет.
– Ты с неба упал? – буркнул недовольно его командир. – Спит твой Леонард без задних ног. Хочешь с ним покалякать, вылезай ночью, он же живет в другом режиме.
– Мне просто было интересно, я его одного не досчитывался, – пожал плечами Ковальски. – На ночь у меня есть более здравая перспектива, нежели слушать жалобы этого нытика.
– Кстати, хорошо, что ты это упомянул, – Шкипер внезапно утратил интерес к шахматам, отодвинув от себя доску под недоуменным взглядом Марлин. Ей было от чего удивляться: Шкипер человек азартный, вступив в игру, он не может попросту бросить ее на середине. Если только его не отвлечет что-то еще более затрагивающие Шкиперские чувства.
– Я хотел с тобой поговорить, – добавил он, поднимаясь из-за стола.
– Что такое?
– Идем. Информация строго для командного состава. Давай, парень, снег сам себя не раскопает…
Они вышли во двор под чисто умытое сероватое небо, и Ковальски ощутил, как во рту появляется привкус холода. Дыхание вырывалось облачками пара, и те немедленно же таяли, как тает сахар в кипятке.
– Это насчет Рико, – пояснил командир, когда они отошли с лопатами от дома. – Завязывай таскать его повсюду с собой. Я понимаю, что это удобно, он никогда не избегает работы, но не злоупотребляй.
– Я отказываюсь тебя понимать.
– Черт подери, – Шкипер раздраженно насупился. Беседы, когда он должен был кому-то что-то втолковывать, вместо того чтобы заставить сделать по-своему, всегда его выводили из равновесия. – Я знаю, что ты с приветом, но неужели настолько? Ты вообще, что ли, ничего вокруг себя не замечаешь? Рико привязчивый! Если ты позволяешь ему таскаться за собой, он так это и будет воспринимать: что ты рад его компании. Всегда. Соображаешь?
– Разумеется.
– А мне кажется, что нет! Ты ушел сегодня шастать по подвалам, а он места себе не находил. Он уже к тебе привык, понимаешь?