Сибирский папа

– Значит, ты приехала меня хоронить… – задумчиво проговорил Сергеев, не обращая внимания на мамины слова. – Хм… Это о многом говорит. Что-то вид у тебя не похоронный, Валя. Хочешь познакомиться с моей женой?

– Ага, – повторила мама с какой-то непонятной интонацией. – Господи, как же хорошо, что я от тебя сбежала.

– Объясни дочери, почему, а то она не знает, – ухмыльнулся Сергеев.

– Не думаю, что тебе будет приятно это услышать. И ей тоже. Сбежала и сбежала. Была такая несерьезная. Устраивает?

– Нет. Девятнадцать лет прошло. Скажи, наконец. Я девятнадцать лет жду ответа – почему?

Мама пожала плечами. Потом засмеялась. Потом перестала смеяться, оглянулась на Вадика, который по-прежнему сидел на бортике, но теперь отодвинулся и еще перевернулся в другую сторону, чтобы не подглядывать и не подслушивать. Мама посмотрела на меня.

– Понимаешь, Сергеев… – начала она и опять стала смеяться.

Я видела, что мама смеется вовсе не оттого, что ей в голову пришла какая-то смешная мысль. Просто она не знает, что сказать. А у мамы есть такое приятное свойство – когда она в растерянности, она улыбается или даже посмеивается, вот как сейчас.

– Ну, ну, говори… – так же весело стал подзадоривать ее он.

Мама покачала головой.

– Я, кстати, не на похороны приехала.

– А что, на экскурсию?

– Я приехала подержать Машу за локоть, которая была в ужасе и отчаянии. А я похоронила тебя много лет назад.

– Спасибо. Очень приятно.

– Да не за что, – пожала мама плечами и улыбнулась. – Ты – моя ошибка. Возможно, эту ошибку надо было сделать, чтобы родилась Маша, вот такая, какая она есть. Мир парадоксален.

– Я помню, что ты женщина-биофизик, – кивнул Сергеев.

– А я помню, что ты прохиндей, Сергеев. Всегда был и есть.

– И поэтому у меня есть вот это всё? – Он обвел вокруг себя руками, широко, как будто ему принадлежал не только огромный забор и всё за ним, но и весь мир вокруг.

– Ага, именно поэтому. Не был бы прохиндеем, тебе бы принадлежало мое и Машино сердце.

Сергеев улыбнулся. Наверное, мама тоже когда-то купилась на эту улыбку, тем более, он тогда был моложе и еще симпатичнее.

– Хорошо, – вдруг легко сказала мама. – Ты помнишь, чем ты занимался, когда я забеременела? Сказать Маше?

– Не надо, – так же легко ответил Сергеев. – Это неинтересно.

– Конечно. И мерзко. Но принесло тебе первые большие деньги.

– Ты же говорил, что ты… – Я не стала продолжать, потому что меня никто и не слушал.

Сергеев во все глаза смотрел на маму.

– Ты не хочешь сказать, что ты ушла из-за того, что я…

– Я очень кстати встретила Вадима. «Ты потерял любо-овь», – вдруг пропела мама забавную частушку, которую она иногда напевает за мытьем посуды. – «Она найдённая, другому мальчику переведённая…» – И опять засмеялась.

Сергеев покачал головой.

– Я понял. Точнее… Подожди… Мне в принципе по барабану, давно уже… – Он махнул рукой, повернулся, пошел к воротам, вернулся, подошел ближе к маме. – То есть, давай так…

– Сергеев!.. – отмахнулась мама. – Ничего не давай. Я очень рада, что так всё вышло – и тогда, и теперь. И Мане ничего не надо объяснять, она всё сама увидела.

Я смотрела во все глаза на своих отца с матерью, на папу, сидящего поодаль. Мне кажется, я через какое-то время всё пойму, всё уложится в понятную, нормальную картину, схему…

Нет, не уложится. Жизнь сложнее самой сложной схемы и даже микросхемы. Потому что она имеет волновую природу. Потому что она движется любовью, а законы любви никто не сумел понять, они непостижимы. Но всё равно, я что-то пойму, чего не понимала до сих пор. Когда мы уедем отсюда, где живет такой прекрасный и такой отвратительный Сергеев, от которого я когда-то родилась. Когда я проснусь в своей комнате и услышу обычные звуки нашей жизни – мама напевает, Вадик что-то негромко говорит, шутит, воспитывает кота, ставит ему в пример Рыжика, который живет для людей, в отличие от Антипа, который живет для себя… Животные ему на свой лад что-то отвечают – папа единственный в семье, с кем животные разговаривают. Меня любят, с папой разговаривают, маму уважают и побаиваются…

Мои размышления прервал звук сообщения. Мне писал Гена, спрашивал настойчиво и беспомощно: «Ты где?», причем уже не в первый раз. Что ответить человеку, которого я не люблю и который, по всей видимости, очень сильно влюблен в меня? Что я до вчерашнего дня была влюблена в другого, потом в нем разочаровалась, но это не значит, что я полюбила Гену. Нет, просто мое сердце свободно, и я жду своего человека, с которым мне будет легко и весело, и я буду напевать с утра задорные частушки, и смеяться, и заниматься любимым делом, и бегать вместе с ним по утрам в одинаковых шапках, и растить детей. Ведь Гене надо честно сказать об этом? Или все еще может измениться? И я разгляжу в нем что-то, чего не видела раньше? Надо попробовать спеть ему мамину частушку про любовь, переведенную другому мальчику. А зачем? Жестоко и глупо. Наверное, у меня в голове сейчас всё еще не на своих местах. Слишком много всего произошло только за одно сегодняшнее утро.

Тут же написал и Кащей. Иногда мне кажется, что они с Геной живут где-то рядом в виртуальном пространстве, потому что часто пишут один за другим. Кащей писал четко: «Мария, я скучаю!», сопроводив это большим стучащим сердцем.

«Володя, разберись, пожалуйста, со своими женщинами», – быстро ответила я. Я видела, что он что-то пишет, первая строка была видна на экране: «Не стоит со мной ссор…», но больше не открывала сообщений. И не буду открывать.

Я подошла к Сергееву. Пока шла – пять шагов – сердце мое стучало изо всей силы, а я думала – обнять? Просто вежливо попрощаться? Сказать, что я в нем тоже разочаровалась, как мама когда-то? Или, наоборот, что я им все равно очарована – и его улыбкой, и его отношением ко мне, и тем глубоким родством, которое я почувствовала с первой минуты? Кто-то живет с родным отцом в одной квартире и родства не чувствует, а я… От обилия противоречивых мыслей у меня стало горячо в голове.

Я молча протянула ему руку.

– Вот так вы, значит, со мной, да? – усмехнулся Сергеев, пожимая мне руку.

Я не знаю, права ли была мама. И не знаю, права ли я. Но что-то мне подсказывает, что мы правы, думая сердцем. Сердце – плохой советчик? Не знаю. Голова иногда еще хуже. Особенно, когда надо решать так много сложных задач сразу.

Мама взяла меня за руку. И я неожиданно почувствовала, что она очень волнуется. Смеется, поет свою частушку и – волнуется? Рука у нее была совершенно ледяная, и я чувствовала, как мама слегка дрожит. Значит, для нее это тоже все не так легко, как она хочет показать.