Сибирский папа

Я присмотрела высокое дерево, большие ветки которого протягивались прямо к высокому забору. На него оказалось довольно легко залезть. Давненько я не залезала на деревья. Голова, как это часто бывает, совершенно некстати вдруг напомнила мне, как я маленькая любила сидеть на огромном дереве за нашим участком на даче, там так переплелись ветки, что получался целый домик, куда я приносила кукол с одеялками, а Вадик приходил ко мне «в гости». Стучался внизу, спрашивал, можно ли войти, залезал на ветку ниже, протягивал оттуда мне «гостинцы» – печенье, сладости. На самом деле я сама приглашала родителей приходить ко мне в гости, но приходил только Вадик, мама смеялась и отмахивалась, говорила, что она упадет с ветки, и что мы обе уже слишком большие для таких игр.

Мгновенно вспыхнувшая в голове картинка моего еще близкого и одновременно такого уже далекого детства исчезла, потому что где-то за забором раздался крик. Кричал ребенок, кричал громко и отчаянно: «Нет! Не-е-е-ет!..» И мне показалось, что это Йорик. Но ведь не мог же там появиться другой какой-то ребенок за один день.

Я быстро, без раздумий перелезла на самый край ветки, оттуда очень хорошо просматривалась территория поблизости. И еще отчетливо было видно, что по верху кирпичного забора идут три параллельных провода – так, что наступить на него невозможно никак. С той стороны у забора был низко постриженный газон и кусты с мелкими розовыми цветами. Я присмотрелась – шиповник? Да, похоже. Ну что ж. Главное, сгруппироваться и ничего не сломать от прыжка. И постараться не ободрать лицо, то есть прыгать как можно дальше. И – прыгать, а не падать. Этому меня когда-то учил Вадик. Если бежишь и сил больше нет, то надо бежать изо всех сил, а не тащить ноги. Заставлять себя отрываться от земли, чувствовать тот момент, когда ты на миг словно преодолеваешь гравитацию, и силой мысли заставлять свое тело бежать. И так же с лыжами. Если очень страшно ехать с горы на лыжах, оттолкнись сильнее, не позволяй силе инерции себя увлечь, не теряй власти над своим движением, и тогда ты не упадешь. Вот сейчас почти как на лыжах – когда страшно и ты знаешь, что тебя неотвратимо понесет, но ты должна устоять на ногах. «Давай, Мань, ты сможешь!» – как будто услышала я сейчас голос Вадика.

Я собралась с духом, проверила, что карман, в котором лежал телефон, закрыт, застегнула повыше молнию куртки и, преодолевая страх, который появился где-то в области солнечного сплетения и стал подниматься к горлу, прыгнула.

Наверное, я хорошо представила себе, как надо сгруппироваться, потому что я никогда раньше не прыгала с такой высоты, но приземлилась вполне удачно, на бок, почти не ударившись о землю и в нескольких сантиметрах от пышного колючего куста шиповника. Траву, судя по всему, недавно косили – жизнь продолжается, и садовник работает, хотя хозяев уже нет. Трава была скошена ровно-ровно, как низкий плотный ковер, и очень сильно и свежо пахла. Ближе к кустам осталось несколько маленьких голубых цветов и листья земляники. Если не косить так низко, то здесь будет лесная лужайка, с цветами и земляникой. Я стряхнула букашку, залезшую мне в рукав, и осторожно встала. Мне были видны окна. Я постаралась понять, какая же это часть большого особняка, какие окна могут сюда выходить.

Мои размышления прервал крик Йорика. Он снова крикнул «Нет!» и еще что-то, я не разобрала. Очень осторожно, пригибаясь, хотя если кто-то смотрел на меня из окна, это было совершенно бесполезно, я быстро пробежала ближе к дому. Крики раздавались, как мне показалось, с лужайки перед главным входом. Потому что в дом есть, как минимум, еще один вход. Если сюда смотрят камеры, и в них кто-то наблюдает, меня уже, конечно, засекли. Но раз уж я здесь, надо действовать осторожно и с умом.

С лужайки раздавались голоса. Мне показалось, или Йорик засмеялся? Дети – удивительные существа. Наверное, проснулся и за ночь все забыл. В детстве дни такие длинные, я помню это ощущение, когда к вечеру утренние события кажутся очень давними. Но раз он смеется, значит, по крайней мере, ничего плохого с ним пока не делают и никуда не отвозят, не прячут, в землю не закапывают. Все это я придумала вчера вечером просто со страха.

Я постояла за домом, прислушиваясь. Да, точно. Йорик смеется, похоже, играет с кем-то в мяч, потому что я слышала еще женский и мужской голоса. Кто-то кричал: «Лови!», «Мимо!», а Йорик радостно отвечал: «Да!» или разочарованно: «Не-е-ет!»

Такое веселье в доме, хозяева которого вчера трагически погибли, совсем еще молодые и полные жизни… Кто же, интересно, так развлекает Йорика? Женщина – гувернантка, а мужчина – один из тех «друзей» отца? А брат мой, конечно, тоже хорош… Ведь ему не три года… Я постаралась подавить мгновенно вспыхнувшее раздражение. Ребенок есть ребенок. Хотя дети тоже разные бывают. Кто-то котят поджигает и лягушкам глаза выкалывает, кто-то становился сыном полка в восемь лет… Ну Йорик Сергеев точно не сын полка, и не он в этом виноват. Ладно, мне-то что теперь делать? Я тоже молодец, такая взрослая, умная, самостоятельная, всё сама знаю…

Поскольку у меня точного плана действий на самом деле не было, теперь я совсем растерялась. Я-то думала – приеду, постараюсь найти Йорика, сниму хотя бы, что здесь происходит, если получится, заберу его, ведь не охраняют же его вооруженные люди, просто те двое решили его от меня оторвать, чтобы я не лезла в их дела. А то, что у них есть какой-то интерес, понятно. С чего бы вдруг они так завелись, подсовывали мне бумагу с отказом от наследства? Сегодня утром у меня в голове всё собралось в простую и ясную картину. Как только они узнали, что Сергеев и его жена погибли, они решили быстро, без всякого промедления прибрать к рукам всё, что было у Сергеева. Наверное, они видели какую-то схему, знали, как это сделать. Йорик в этом им не очень мешал, а я – очень. Тонкости мне не понятны, но в целом, скорей всего, так.

Веселье на площадке продолжалось, теперь еще и зазвучала музыка. Я знаю этот популярный мотив, на него даже снят смешной клип. Щенки идут по квартире, по мокрому полу, и по очереди падают, друг на друга. А за ними – пушистый кот, светло-бежевый, который съел больше всех. Он падает последним, накрывая собой всех щенят.

От этой беззаботной музыки, от несоответствия веселых криков и игры той тревоге и давящей тоске, которая была у меня в груди, мне стало как-то нехорошо. Что мне делать сейчас? Убегать обратно через забор? Выходить на лужайку и говорить: «Доброе утро! У вас оно явно доброе и веселое»? Поджидать где-то в укромном месте сада Йорика и забирать его отсюда? Зачем, куда? К себе? А ему это нужно?

В кармане дрогнул телефон, который я переключила на беззвучный режим.

«Мы уже в такси, Маняша», – писала мама.

За последние два дня мама написала и позвонила мне больше, чем за последние два года. У меня не было времени и сил размышлять, что бы это значило.

«Мы забронировали номер в твоей…»

Я не стала открывать сообщения, прочитала на экране начало, и так всё понятно. Хорошо, что они приехали. Наверное, хорошо. Мне на самом деле будет тяжело на похоронах.

Йорик заливисто хохотал, ему вторили птицы, громко, беззаботно. Музыка прекратилась, и был слышен удар мяча. Сейчас он, похоже, стучал мячом о плитку, которой выложены широкие дорожки и площадка перед домом, и считал по-английски, запинаясь на слове «eight», цифре восемь, начиная с начала.

Неуверенная, что делаю всё правильно, я как можно спокойнее и осторожнее вышла из-за дома.

Йорик, очень легко одетый, в темно-голубой футболке и коротких белых бриджах, держал мяч в руках, постукивая мыском ботинка о черную кованую скамейку, и что-то рассказывал. На скамейке сидел мужчина и смеялся, глядя на Йорика. Рядом стояла женщина и расчесывала волосы, взбивая их другой рукой, чтобы они были пышнее.

У меня стукнуло сердце, еще и еще. И как будто остановилось, мне стало нечем дышать. Перед глазами поплыли какие-то цветные червячки.

Я стояла у края дома, не выходя вперед, потому что несколько долгих мгновений просто не могла двинуться с места. У меня звенело в ушах и пересохло во рту.

Этого не могло быть. Я, наверное, схожу с ума. Уже сошла. Я закрыла глаза и снова их открыла. Нет и… да. Да! Перед домом, на скамейке, удобно развалясь, улыбаясь, положив нога на ногу, сидел живой и здоровый… Сергеев. Мой отец. Которого я вчера потеряла. Который погиб, сгорел заживо. Рядом с ним спокойно расчесывала волосы его жена Ольга, тоже совершенно здоровая и веселая. Я отступила назад, за дом, подышала глубоко и побежала к нему. Он жив!!!

– О, кто к нам пожаловал! Ты откуда здесь, дитя? – весело спросил меня Сергеев.

Я остановилась. Как странно он это говорит… Может быть, я все-таки сплю? У меня так бывает. Последний сон, перед самым пробуждением, очень похож на явь. Я даже пытаюсь решить какие-то вопросы в голове. А потом просыпаюсь окончательно и понимаю, что решала их в совершенно иной логике, не дневной. Так и сейчас. Может, я перегрелась и просто никак не могу проснуться? И мне снится такой странный сон, потому что я этого очень хочу?