Симпатия

— Спасибо за венок.

— Не за что. Это пустяки. И надпись не передает, как мы любили Надин. Ужасно, что все так получилось.

— Передает. Хотя я бы не стала ставить Надин в кавычки.

Остальные пять человек, сидевших в часовне, под шумок разошлись.

«Их трое, а нас всего двое», — подумал Улисес, глядя на гробы.

— Это родственники Роджера, — пояснила сеньора Кандо. — Они сказали, что теперь на бдениях всегда так безлюдно. Столько народу уехало. И до кладбища все труднее добираться. Да и закрывается рано в целях безопасности.

Улисес вспомнил бдение по Мартину и похороны Сеговии, состоявшиеся всего несколько недель назад. Туда люди приходили мелкими группками, а потом, возвращаясь по домам, распадались на еще более мелкие.

— Мама Марии Элены тоже не приехала. Сказала, билеты из Парижа в Каракас стоят целое состояние.

— Ну, в конце концов, сеньора Кандо, настоящей матерью ей были вы.

— Да я не из-за себя. Даже не из-за Марии Элены. А из-за нее самой — она себе никогда не простит. Неправда, что другой человек может занять место отца или матери. А уж тем более детей. Разве только Бог, но Он же бесплотный. Все равно от тоски сосет как под ложечкой, только вот здесь. — Сеньора приложила руку к груди. Теперь уже она заплакала.

Улисес подумал, что, наверное, пришла его очередь обнять ее, но не обнял.

— Позвольте представить моих коллег, — сказал он. — Они тоже очень любили Надин. — Улисес выглянул из часовни в центральный зал и позвал своих.

Они вошли опасливой кучкой. Кармен и Мариела обняли сеньору Кандо. Хесус стоял прямо, как палка. Но секунду спустя обнимались и плакали уже все. Человек со стороны ни за что бы не догадался, что перед ним не семья. Улисес снова посчитал и выдохнул с облегчением: теперь уже их пятеро, а тех, других, всего трое.

Вечером в «Аргонавтах» Улисес сказал:

— Никто не покинет этот корабль. Мы отлично продвигаемся, и у нас все получится. Нужно просто продолжать работать, как мы работали все это время. Завтра начнем прямо с утра.

Все трое кивнули. Потом они молча поужинали и разошлись по комнатам.

В ту же ночь Улисес заболел.

Увидев, что температура не спадает, ему устроили постель внизу, в комнате, где его обычно принимал Мартин. Пять дней он не мог даже встать. Утром шестого дня сеньора Кармен вошла в комнату и потрогала его лоб. Улисес открыл глаза.

— Слава богу, — сказала она с улыбкой. — Сегодня уже на человека похож. Сейчас принесу вам бульончику.

Он услышал, как в коридоре она радостно объявляет, что сеньору Улисесу лучше. Вошел Хесус.

— Ну ты нас и напугал. Мы уж думали, и тебя потеряем.

— Даже так? — удивился Улисес и приподнялся на локте.

— Ты много бредил.

— Я не помню.

— Куда такое помнить: белиберда белибердой.

— Например?

— Всякое странное. Самое странное, что у тебя по венам нацистская подлодка плавает.

Они посмеялись.

— Но теперь худшее позади.

— Да, лицо у тебя теперь не как у покойника.

— Расскажи, удалось что-то сделать за эти дни?

— Все идет как по маслу. Не беспокойся.

— Никаких новостей?

— Только с адвокатом проблемка. Не знаю уж, как он узнал про Надин, но приперся сюда, хотел тебя видеть. Я сказал, не получится, тогда он взбесился. Пришлось его остудить.

— Правильно сделал.

— Не нравится мне этот тип. Лучше не упускать его из виду. Когда окрепнешь, позвони ему.

— Окей.

На следующее утро Улисес сам дошел до кухни за первой чашкой кофе. Встретили его улыбками. Вместе молча выпили кофе. Все словно встало на свои места.

— Надо бы нам провести совещание, посмотреть, как движемся, — сказал наконец Улисес.

В эту минуту раздался крик. Сеньора Кармен выходила к воротам, а теперь прибежала обратно.

— Снова собаку подбросили! — сообщила она взволнованно.

— Мертвую? — уточнила Мариела.

— Какое там! Живую, здоровенную такую.

— Кто подбросил? — спросил Улисес.

— Я никого не видела, — сказала сеньора Кармен.

Пошли к воротам. Раскрыли створки на несколько сантиметров, выглянули: собака была на месте. Улисес протиснулся наружу и встал возле нее. Она сидела на задних лапах, вытянув передние по струнке, как бы в ожидании. Даже сидя она доставала Улисесу до пупка.

— Что это за порода? — удивился Улисес.

— Леонбергер, — сказала Мариела, — немецкая. Нам один раз такого привозили, помнишь, Хесус?

— Да, но тот поменьше был.

Улисес заглянул собаке в глаза, а собака заглянула в глаза ему.

Он почувствовал, как невидимая озорная рука сжимает ему сердце.

— Никогда в жизни не видел такого большого и красивого пса, — наконец произнес он и погладил леонбергера по голове.

Тот поднялся, медленно помахал пушистым хвостом, и все поразились его истинным размерам.

Улисес заметил ошейник, утопил руку в шерсти и нашел бляху с кличкой.

— Ирос, — объявил он. — Его зовут Ирос.

34

Телефона на бляхе не было. Только имя, в котором даже не поймешь, куда ставить ударение. Улисес считал, что на первый слог. Все остальные — что на второй. Странная кличка в любом случае.

«Начинается на „И“, как у собак Элизабет», — подумал Улисес.

Образ Надин на секунду соткался в сознании и улетучился.

Мариела сделала несколько фотографий Ироса. — Загружу в соцсети. Это первый подопечный нашего фонда.

— Мы пока не знаем, бросили его или он просто потерялся, — заметил Хесус.

— Сейчас выясним, — сказал Улисес.

Ирос появился на камерах примерно в четыре часа ночи. Он осторожно, словно мул по краю пропасти, брел посередине улицы. Вид у него был усталый, как будто он пришел издалека. Дважды пес присаживался передохнуть, а потом продолжал путь к «Аргонавтам». У ворот лег на тротуар и стал ждать.

— Бедняжка! Он заблудился, — сказала Мариела.

— Непохоже. Присмотрись. — Улисес отмотал запись назад: — Вот он останавливается, но явно знает, куда идти дальше. Он как бедуин в пустыне. Вам так не кажется?