Синдикат должен быть разрушен

Когда меня нашел секретарь Баруха, я беседовал с Ашотом, Алёной и Машей, наконец упаковавшими наряды и отпустившими манекенщиц.

— Мистер Елизаров, шеф освободился и ждёт вас,- вежливо напомнил неожиданно возникший рядом Ирвин.

— Хорошо, идемтё, — согласился я.

Недалеко от входа, за нишей, закрытой большой тяжелой шторой, оказалась лестница, ведущая наверх. Ирвин посторонился, показал ладонью: «проходите». На уровне второго этажа перед ступеньками возникла дверь. Недалеко, закрытый плотной стеной жалюзи темнел провал панорамного окна. Поднявшийся за мной секретарь вежливо постучал.

— Заходите, — раздался надтреснутый старческий голос.

Я вошел первым. И сразу наткнулся на двух атлетически сложенных громил в двубортных костюмах.

— Мистер Елизаров, вы не будете против, если вас быстро проверят на предмет наличия оружия? — вежливо уточнил, зашедший следом и прикрывший дверь Ирвин.

— Вообще-то, в таких случаях, я всегда против, — сообщил, глядя на мгновенно напрягшихся здоровяков.

— Мистер Елизаров, приношу вам свои извинения, но у нас такие порядки, пожалуйста, позвольте вас обыскать, гарантирую, вам не причинят никакого вреда, — настоял секретарь.

— Ладно, — вздохнул я и поднял руки, — Обыскивайте.

Стоящий чуть ближе здоровяк похлопал здоровенными ладонями по карманам, пояснице спине, провел рукой по брючинам, коротко сообщил:

— Чист.

— Отлично, — раздался скрипучий старческий голос сзади. — Приятно видеть благоразумного человека. Мистер Елизаров проходите, садитесь.

Здоровяки расступились. За столиком возле окна с задернутыми жалюзи сидел седой, болезненно худой старик в больших роговых очках. Сквозь нежный пушок редкой седой шевелюры проглядывала блестящая плешь.

— Меня, как вы уже догадались, зовут Бернард Барух, как и моего отца, — улыбнулся старик. Белоснежные, идеально ровные зубы на морщинистом лице с начавшими проступать пигментными пятнами смотрелись необычно, будто принадлежали молодому человеку.

— Надеюсь, Мадлен, хоть в общих чертах рассказала о нашей семье? — прищурился Барух. Взгляд карих глаз олигарха, в отличие от располагающей улыбки, был холодным и настороженным.

Я молча кивнул, устраиваясь на стуле напротив.

— Замечательно, — проскрипел дед. — Значит, мне не придется представляться. Сэкономим время. Что будете пить мистер Елизаров?

— А что вы порекомендуете, мистер Барух? — я окинул взглядом несколько бутылок в середине стола. — У вас стоят только самые дорогие и известные алкогольные напитки, недоступные большинству не только простых смертных, но и состоятельных бизнесменов. «Херес де ла Фронтера» и «Шато Лафит», насколько знаю, производятся с конца семнадцатого века, и занимают достойное место в винных подвалах богатых ценителей изысканного вина. Судя по отдельным корзиночкам и слою пыли на этих бутылках, и полотенцам рядом, они произведены примерно в это время. Сверху на бутылке «Шато Лафит» стоит дата «тысяча семьсот восемьдесят семь». Оно вполне могло побывать ещё у Томаса Джефферсона. Говорят, отец основатель и третий президент США обожал это вино. Во второй половине девятнадцатого века виноградники и производство «Шато Лафит» выкупили Ротшильды. Они до сих пор являются владельцами этого прекрасного напитка. Французское шампанское «Пейпер-Хайдсик» тоже было создано в это время, и по праву считалось любимым напитком монархов. Наш последний царь Николай его обожал и регулярно заказывал. В отличие от современных версий, бутылочка тысяча девятьсот седьмого года у вас на столе стоит огромные деньги. Не знаю, сколько, но явно десятки, если не сотни тысяч долларов. Бутылки на вашем столе гораздо дороже престижного лимузина или солидного особняка в хорошем районе.

— Оу, — седые кустистые брови старика изумленно поднялись. — Вы разбираетесь в вине? Как неожиданно. Вы полны сюрпризов, мистер Елизаров.

— Можно, откровенно, мистер Барух? — уточнил я.

— Конечно, — кивнул Бернард. — Откровенность — основа доверительных отношений, на которых строится партнерство.

— Мир коммерции полон условностей и неписаных правил, — тонко улыбнулся я. — У нас есть такая поговорка: «Встречают по одежке, а провожают по уму». На презентациях, приемах, праздниках заводятся знакомства, заключаются серьезные сделки. Первого впечатления обычно хватает, чтобы составить мнение о человеке, согласиться рассмотреть либо сразу отклонить предложение выгодного контракта или серьезного проекта. Для работы в большом бизнесе надо знать тонкости этикета, разбираться в экономике, политике, спиртных напитках, поддержать разговор на любую тему и не выглядеть профаном.

— Браво, мистер Елизаров, — олигарх усмехнулся и трижды громко хлопнул в ладоши. — Вы не перестаете меня удивлять. Для человека, выросшего в тоталитарной стране с цензурой и отсутствием предпринимательства, демонстрируете удивительную эрудицию и понимание современных реалий.

— В апреле восемьдесят пятого у нас сменился курс, а после январского съезда КПСС, через два года началась Перестройка, — напомнил я. — Коммерческие предприятия растут как грибы, литературы, газетных статей и другой информации по бизнесу много. Кто хочет учиться, получает знания, пытается повысить уровень, кто продает, образно говоря, трусы и не желает расти как предприниматель, в лучшем случае, так и останется торговцем нижнего белья, а в худшем — банально разорится, поскольку будет не способен даже на простейший анализ рынка.

— Согласен, — посерьезнел Барух. — Вы все очень правильно сказали. Амбиции и знания — двигатель прогресса в любой сфере. В бизнесе — тоже.

— Видите, мистер Барух, начало положено, — улыбнулся я. — Согласие, как говорил герой одного советского сатирического романа, есть продукт непротивления сторон. Вы что-то хотели мне предложить?

— Пока только лично глянуть на интересного советского бизнесмена, одного из самых первых миллионеров в вашей стране, познакомиться и пообщаться, — Бернард опять добродушно улыбнулся, но глаза по-прежнему остались холодными и настороженными. — О вас очень хорошо отзывался мой друг — Даниэль Рокволд. Всё к чему вы прикасаетесь, превращается в золото. Это меня заинтересовало.

— Только познакомиться и пообщаться? — удивился я. — И всё?

— Так вы выпьете что-нибудь? — резко сменил тему Барух. — Рекомендую «Шато Лафит». Вы угадали: оно действительно из подвалов Томаса Джефферсона. Я купил несколько бутылок на аукционе и могу сказать, лучшего ничего не пробовал. Потрясающий вкус с нотками черной смородины, восточных пряностей, ягод и табака. Попробуешь глоток, на душе становится тепло и хорошо. В мире осталось меньше двадцати бутылок выпуска этого года.

— Давайте, -охотно согласился я.

Олигарх глянул на одного из громил, указал взглядом на бутылку, тот бесшумно приблизился, протер тряпкой стекло, здоровенной лапищей взломал чёрный сургуч, вытащил штопором начавшую крошиться пробку и разлил бордовую жидкость по бокалам.

Я отпил и невольно зажмурился от наслаждения, ощущая бархатно-пряный вкус вина, теплой волной разлившегося по телу.

— Ну как? — довольно улыбнулся, внимательно наблюдавший Бернард.

— Знаете, очень даже хорошо, — я осторожно поставил бокал на стол. — Вкус необычный, я такого никогда не пробовал.

— Естественно, — царственно кивнул Барух. — Вы вряд ли сможете когда-либо снова выпить «Шато Лафит» урожая тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, как и любой другой напиток, стоящий на этом столе. И дело даже не в деньгах, бутылок осталось слишком мало и каждая, как вы правильно заметили, находится в винных коллекциях мультимиллионеров и миллиардеров.

Я вежливо промолчал, ожидая продолжения.

— Я увидел, что хотел и познакомился с вами, — продолжил олигарх. — Наверно, очаровательная Мадлен уже беспокоится. Не будем заставлять девушку долго ждать. У меня тоже намечена очередная встреча.