Синдром космопроходца

– Вроде вначале летел на юго-восток, – припомнил Рокотов, – но затем несколько раз менял направление.

Понадеялся на электронную карту, а та возьми и исчезни. Но кто бы знал! Подобное на его памяти случалось впервые. Поломка оборудования, обязанного работать даже в аварийном режиме, давно и прочно считалась нонсенсом.

– Сучья аномалия…

По идее, все выкрутасы приборов должны были записываться черным ящиком и отправляться в центр технического контроля. Если это так, рано или поздно, сюда прилетят спасатели.

– И Джиллини снова вытащит меня из очередной лужи, изрядно позубоскалив, – вздохнул он.

Нужно лишь дождаться. Вот только уверенности в правильной работе техники больше не было. В голову даже закралась предательская мысль о том, что стационы, возможно, не столь и неправы, доверяя заврам. Конечно же, Рокотов немедленно выкинул ее, но неприятный осадок остался.

– Везет, как утопленнику, – сказал он, вручную отодвинул прозрачный пластик крыши, выбрался на крыло и сел, обозревая деревья, обступающие практически идеально-круглую поляну, на которую он приземлился. Выглядели они непривычно: черно-белыми, чем-то напоминающими земные березы, вот только черные полосы не прерывались, а спирально вились по стволам. В густой короткой траве прятались крошечные синие колокольчики. Легкий ветерок шелестел листвой, а мягкое солнечное излучение, пробиваясь из-за туч, приятно ласкало кожу, обещая ничем ей не повредить.

Новый Йоркшир, несмотря на мелкие и крупные каверзы, относился к людям много благосклоннее Земли, которую давно уже перестали считать колыбелью человечества (но звание метрополии она, конечно, отдавать не собиралась). Родной планетой мог быть разрушенный в незапамятные времена Фаэтон, вертящийся вокруг Солнца в виде пояса астероидов, например, или Марс.

Или вот – Новый Йоркшир. Чем не нулевая точка развития человечества? Излишняя сила тяжести, приводящая к многочисленным болезням и хрупкости костей, ультрафиолет, сжигающий кожу, отвратительный климат везде, кроме экваториальной части – все это на нем отсутствовало. Рокотов не рисковал замерзнуть или обгореть на солнце. Он мог пить здешнюю воду (только бы не кадо!) и есть… что-нибудь неядовитое. Пожалуй, основной его проблемой являлось неимение точного направления. Перед глазами так и вставал вид мега-континента, засаженного сплошными лесами.

– Между прочим, неплохая теория, – заметил он. – Жили на Новом Йоркшире наши человеческие предки совместно с… такими, как Витэр. А потом решили сбежать, куда глаза глядят. И сбежали: на третью планету от неяркой звезды, постоянно устраивающей магнитные бури; в мир враждебный, с двадцатью четырьмя часами в сутках вместо привычных и приятных двадцати пяти, с огромной луной, отвратительной силой тяжести, измывающейся над прямоходящими особями, а беременными самками – особенно. Из-за нее, скорее всего, и потерпели крушение, утеряли часть технологий и принялись выживать. Зато в одиночестве, только в сказках память о соседях осталась. Это как же те должны были надоесть? Ох, черная дыра засоси… – протянул Рокотов. – Выходит, мы снова на них наткнулись, и решили соседи напомнить о себе. Зачем? Спрошу при случае. Только вот мы их видим, а стационы – нет. Вернее, мы не забываем, понимаем, что смотрим на кого-то чужого и опасного, а они воспринимают обычными. И сколько, в таком случае, у нас шпионов сидит по колониям или даже в метрополии? М?..

Едва слышно пискнул диктофон. Рокотов фыркнул и, не раздумывая, подписал он себе приговор в сумасшествии или пока нет, отправил все наговоренное прямиком в недра бортового компьютера родного космолета. На «Айзе» разберутся сбрендил ли он окончательно или просто чуть-чуть поехал мозгами вдали от космических просторов. И если прилетят выручать, он точно не будет против. Пора бы уже признать: Орлик переоценил его аналитические способности.

Самым разумным казалось остаться здесь и дождаться помощи, вот только все инстинкты космопроходца вопили о неправильности такого решения. Следовало идти. Причем, немедленно: пока не село солнце.

Резкий стук привлек внимание, Рокотов поднял взгляд и помахал рукой знакомой черной птице, сидевшей на сером валуне. В том, что к нему прилетел тот самый ворон, который встретил при выходе из космопорта, не возникало сомнений. Не иначе Рокотова он преследовал.

Такие водились и на земле, и на многих иных планетах. Даже странно, что природа была столь неоригинальна и создала так много похожих друг на друга чернокрылых птиц. Всех воронов отличало темное оперение с отблесками, варьирующимися от зеленого до фиолетового (у ново-йоркширского оно отливало синим), мощный, слегка загнутый клюв, умный взгляд, всеядность и коэффициент отношения мозга к телу, как у человека.

Ворон глянул на Рокотова, склонив голову набок, обвинительно каркнул и снова клюнул камень. Так Ник мог бы вначале постучать по столешнице, а затем – по собственному лбу.

– Спасибо, у виска не покрутил, – заметил Рокотов.

Ворон ворчливо каркнул.

– Ну да, у тебя же лапки.

«Конечно, нет ничего глупее, чем разговаривать с неразумным существом, но все равно больше не с кем, да и кто увидит отважного космопроходца за неуместным занятием? – подумал он и усмехнулся: – Можно подумать, с самим собой лучше».

Ворон перестал долбить по камню и посмотрел на Рокотова удивленно и оскорбленно. Человеческие эмоции удивительно легко прочитались на птичьей… вероятно, слово физиономия сейчас подходило лучше прочих. Он перелетел на флайер и вознамерился клюнуть пластиковое стекло.

– Только попробуй!

Ворон каркнул и растопырил крылья, сразу сделавшись больше.

– Летел бы ты отсюда, а? – предложил Рокотов. – Вот эта бесполезная груда железа, как ты утверждаешь, мне всяко дороже язвительной назойливой птицы.

С чего он решил, будто ворон что-либо утверждал, Рокотов понятия не имел, просто внезапно сообразил и все. Ворон, похоже, тоже мыслил своими птичьими мозгами, потому крылья сложил, тяжко (совсем по-человечески) вздохнул и прыгнул в небо.

– Так-то лучше, – сказал Рокотов, покосился на странные стволы деревьев и решил, что остаток дня проведет здесь, переночует, а там… как уж получится.

Уже позже, когда Рокотову надоело сидеть на крыле, и он перебрался обратно в кабину, то сообразил, что снова сглупил: ворона наверняка удалось бы отправить за помощью. Если он чей-то (а птица слишком умна для дикой), то вполне мог привести сюда хозяина. Потом Рокотов вспомнил о Дикой охоте, Витэре, смехе на болоте и отказался от этой мысли – ради собственного же блага.

Ночь опустилась на лес внезапно, словно некто отключил свет. За пласт-стеклом кабины, кажущимся сейчас невероятно хрупким, раздавались шорохи, поскрипывания ветвей, вскрики ночных тварей, тихий вой и громкое шипение. В кромешной мгле зажигались огни – то ли глаза животных, то ли люминесцентные представители флоры. Первых Рокотов не особо опасался: пришельцы не входили в пищевые цепочки местных хищников. Вероятность в темноте навернуться в какую-нибудь яму, сломать ногу, напороться на острый сук или размозжить голову о камень была несоизмеримо выше возможности оказаться в желудке некоего плотоядного завра.

Колокольчики, рассыпанные по поляне, светились нежным бело-голубым сиянием, а над ними носились золотые светляки. Один из них сел на пласт-стекло и показался кем угодно, только не насекомым. Крохотные усики-антенны, венчающие высокий лоб, чуть-чуть шевелились. На кончиках их фосфоресцировал нектар. Крупные миндалевидные глаза с вертикальным зрачком смотрели на Рокотова удивленно и вполне осмысленно. Курносый нос периодически морщился, словно существо пыталось его вынюхать и не могло (при закрытой кабине неудивительно). Худые плечики, тонкие ручки-ножки, золотистая шерстка – именно она и светилась.