Синдром счастливой куклы

Мне нужно лезвие. Или нож. Или булавка… Хоть что-нибудь, что облегчит душевную боль.

Хорошо, что я не могу сдвинуть задницу с места.

Тушу сигарету о влажный грунт цветущей орхидеи, прислоняюсь спиной к стене и внимательно рассматриваю комнату — учебники за 11 класс, игрушки, сувениры и детские корявые рисунки. Мама оставила память о своем долбанутом ребенке нетронутой. Хз зачем. От этого только больнее. Это «десятка».

Еще пять минут свободного падения в пропасть, и я нахрен сойду с ума.

Вылавливаю под пледом пухлую подушку, удобно устраиваюсь на ней, достаю телефон и лезу на борду для извращенцев — чем еще заняться, когда из-под ног выбита табуретка. Но от выдуманных сычами рассказов, срача в комментах и токсичного юмора местных гуру натурально становится дурно — мне нужно не это… А кто-то красивый, как небо, спокойный, как море, надежный, как стены… тот, кто может словом или взглядом отключить уродливую реальность, прикрыть, успокоить, вывести к солнцу… слишком долго не появлялся в сети.

Открываю наш диалог, перечитываю послания друг другу и пишу в пустоту, что тону. Что умираю и могу не пережить эту ночь.

«Я сейчас на «десятке». Мне тебя не хватает. Появись. Просто появись, ладно?»

— Ярик, прошу, дай о себе знать… — шепчу я, искренне веря, что этот еле слышный шепот способен преодолеть стихию, расстояние и время и достигнуть его души. — Где ты?.. Я скучаю.

…Венок из одуванчиков, шнурки, завязанные на бантик, теплые губы, солнечные блики, ветер в облаках и янтарное дно в смеющихся чайных глазах…

Возможно, здравый смысл и впрямь на стороне Юры — с ним мне был обеспечен комфорт. Если бы я не сбила с пути Ярика, он бы оставался рядом самым сильным искушением и недосягаемой мечтой. И все было бы хорошо, но… неправильно.

Быть живым человеком с незаживающими ранами сложнее, чем ведомой «счастливой куклой», но я предпочту раскаяния, ошибки, страхи и боль бескрайним полям покоя.

— Я найду тебя!..

Чудовищный грохот закладывает уши, лампочка на секунду гаснет, вопят сигналки машин, в стекла барабанит град.

Зажмуриваюсь и с трудом справляюсь с паникой. Бетонная коробка выстоит.

Ярик не подозревает, что отмороженная Lonely Alien и я — одно и то же лицо. И когда он все же выйдет в сеть, не станет игнорировать ее мольбы и избегать.

«Здесь темно. Гроза, ураган, конец света…» — набираю я, часто моргая и шмыгая носом. — «Здесь полный абзац. Иногда мы слишком слабы, чтобы справиться в одиночку. Скажи, что ты справляешься. Скажи, что не на краю, и над тобой светит солнце…»

***

Мне снится вид с крыши — серый, урчащий, вылезающий из слякоти и грязи город: трубы промзон, вышки ЛЭП, домишки спальных районов и моя девятиэтажка — отсюда похожая на фишку домино.

Рядом со мной, вглядываясь в дали, стоит Ярик — тяжелые ботинки, драные джинсы с булавками, толстовка с капюшоном и волнистая челка на глазах.

Он нереальный. Потому что посреди этой мерзости он улыбается. Потому что его светлая улыбка не вяжется с почти мертвым утром. Потому что он вообще появился в моей жизни.

Но сон разрушает чье-то явное досадное присутствие — шаги, возня и тяжкие вздохи. Разлепляю опухшие веки, и солнце бьет по дребезжащим мозгам. Я лежу в кровати в комнате своего детства, а на краю матраса сидит заплаканная мама.

Приподнимаюсь на локтях и окончательно просыпаюсь — она наверняка видела окурки на столе. Видела тату на костяшках и кольцо в носу. Но это было частью тупого плана обратить на себя ее рассеянное внимание, так что пофиг.

Сама не понимаю, на что я рассчитывала, приехав сюда, но этой сцене определенно позавидовал бы сам Станиславский — мама разглядывает меня, как ранее неизвестную науке форму жизни, бросается на шею и обнимает, а я непроизвольно напрягаюсь.

— Господи, как я скучала… Мы собирались в ближайшие дни тебя навестить! — ревет она навзрыд. — Молодец, что приехала!..

Это что-то новенькое.

Ей не были свойственны такие проявления — максимум, на что я могла рассчитывать до отъезда в другой город, — мимолетный поцелуй в макушку, ободряющее похлопывание по плечу и задорная, призванная вселить оптимизм улыбка.

— Когда вы вернулись? — Выворачиваюсь из ее захвата и отодвигаюсь к изголовью. — Где папа?

— Мы не знали, что нас ждет такой сюрприз… — Она изображает радость, но руки трясутся, а в бесцветных глазах стоят слезы. — Не смогли пропустить поездку за город с тетей Леной и ее мужем… Ох, Эля, я все еще очень боюсь, что ограничения восстановят, или кто-то подхватит заразу и… Вот и стараюсь не сидеть дома. Но погода испортилась. Папа подбросил меня и поехал к арендатору — ночью в пригороде снесло ветром вывеску…

— Сколько времени? — Озираюсь в поисках телефона и наконец понимаю причину ее странного поведения: злосчастная тетрадка лежит не там, где была оставлена. Никогда раньше мать не рылась в моих вещах, даже если я специально подкладывала их ей под нос, но бес все же попутал.

— Ну и как? Почерпнула много новой интересной инфы обо мне? — спрашиваю я, и мама растерянно моргает.

— Прости. — Яркий луч освещает ее побледневшее лицо, у корней волос отчетливо проступает седина. Сердце колет иголка сожаления. Мы не настолько чужие, а я не настолько отбитая, чтобы затевать скандал из-за того, что она узнала обо мне правду…

— Эля… — Мама опускает голову, ее подбородок дрожит. — Мы с папой часто говорим о тебе — вспоминаем, размышляем, спорим. Самовыражение — это неплохо. Успехи в учебе — отлично. Друзья-оригиналы, стремление к самостоятельности, ранний, но вроде бы счастливый брак с милым парнем — тоже хорошо. Но мне не давала покоя мысль, что в один из моментов что-то пошло не так. Когда? Что именно?.. — Она теребит край пушистого пледа, совсем как я в минуты волнения, и заходится в рыданиях. — Ты была идеальным ребенком — спокойным, рассудительным, серьезным, мудрым не по годам, талантливым. Схватывала все на лету и в наставлениях не нуждалась. Мы гордились тобой, доверяли тебе, поощряли как могли. Я решилась оставить тебя в чужом городе только потому, что там больше перспектив… Если бы я знала, в каком ты состоянии и как все на самом деле обстоит…

— Поздновато для излияний, не думаешь? — усмехаюсь я. — Вы просто не ожидали, что из миленьких круглолицых детей вырастают долбанутые подростки, и боялись подойти поближе. Мало ли, может, они кусаются…

— Почему же ты ничего не рассказывала, почему?! Я бы их на ремни порвала, вместе с директором и этой сволочью в норковой шубе… И парня этого мы бы спасли… — Она осекается, кусает губу и шумно вздыхает. — Да уж. Если бы, да кабы…

— Уже ничего не поменяешь. Представь, что прочитала душераздирающую книжку, успокойся и забудь.