Синдром счастливой куклы

Возвращаюсь в комнату, забираю с подоконника мятую старую тетрадку и, задержавшись на самых счастливых моментах, медленно перелистываю пожелтевшие страницы. Без боязни. Без боли. С огромной любовью и благодарностью.

Выдвигаю ящик стола и оставляю дневник среди рисунков, записок, стишков и прочих милых мелочей.

Отныне я — другой человек. Гребаный сверхчеловек, который может все.

Завязываю шнурки — не на бантик, на два узла, — вешаю на плечо рюкзак, не оглядываясь, вываливаюсь на площадку, щелкаю замком и ожесточенно давлю на кнопку вызова лифта.

Створки разъезжаются и смыкаются за спиной, кабина ухает вниз, после сырости и полумрака подъезда по зрению бьет золотое солнце…

До редкого вечернего поезда уйма времени, в отличие от него, электрички регулярно курсируют до пригорода и обратно, и я должна навестить еще кое-кого.

Пройти по дну. Оказаться в самом центре собственного ада и выбраться. Несмотря на то что от ужаса слабеют колени и сводит живот.

В кармане оживает телефон, я пугаюсь до судороги и забористо матерюсь. Это Юра.

— Мы уже из области выехали. Будем часа через три. Где тебя подобрать? — орет он так, что закладывает ухо, на фоне слышится бешеный рев «Ласточки» и блеяние передающего привет Ками.

— Восточный выезд из города. Дальнее кладбище… — Я задыхаюсь от облегчения. — Ребята с тобой? Ты лучший! Я все возмещу, у меня есть деньги…

— Да пошла ты!.. — огрызается Юра. — Надеюсь, ты там не умирать собралась?

***

Стаскиваю с подбородка пыльную маску, и легкие наполняет чистейший воздух, пропитанный ароматом трав и цветов. Крепко вцепившись в лямки рюкзака, тихо и торжественно ступаю по улицам огромного безмолвного города с тысячью лиц и дат.

Старые тенистые кварталы вскоре заканчиваются, их сменяет поросшее молодыми деревцами поле. Возле нужного указателя я сворачиваю с аллеи и, прищурившись, замираю.

Тонкий полированный крест оттеснил к ограде массивный черный камень с именем, датами и портретом какого-то не похожего на Бага чувака в галстуке и строгом пиджаке, но знакомая, слегка поблекшая фотография виднеется за букетом искусственных лилий и гвоздик, и, вскрикнув, я ускоряюсь до бега.

— Ну, привет, Ковалев Евгений Александрович… Уж лучше бы ты оставался Багом! Я присяду? — Роняю задницу на теплые плиты и вглядываюсь в напряженные глаза цвета моря. Время не лечит. Линяют краски…

— Ты что-то на себя не похож. Совсем сопливый. Подумать только, ты уже младше меня на три года…

Мы долго молчим и смотрим друг на друга.

— Сегодня без букета. Прости, — спохватываюсь я, стирая со щеки каплю пота. — Но цветы не должны ассоциироваться со скорбью. Тем более первые, желтые… Они как никто стремятся жить.

Шуршат траурные ленточки, скрипят ржавеющие петли, но тишина не угнетает. Он слышит меня… И знает обо мне все.

Наматываю на палец гибкую травинку и улыбаюсь:

— Недавно я встретила Лося. Представляешь, ребята не держат на меня зла. Как и ты. А я-то, долбанутая, все никак не могла простить себя… Но недавно кое-кто прочистил мне мозги и поставил с головы на ноги. Он поставил меня на ноги… — Губы кривятся, наворачиваются горячие слезы, но улыбка становится еще шире, а грудную клетку распирает радость… — И я хочу сказать тебе спасибо! Спасибо, Баг! За то, что заставил дать слово. Спасибо, что ты был в моей жизни. И есть.

Глазами цвета моря на меня безмятежно глядит юность — волнующая, волшебная, чистая. Короткая и вечная.

Одна на всех. И у каждого своя…

— Я расскажу нашу историю своим детям, когда у них съедет крыша в шестнадцать… Ведь они наверняка будут такими же мятущимися придурками, какими были мы. Я еще не раз приду сюда, а ты… Покойся с миром. Не скучай там, в своих полях. Я очень люблю тебя, Баг…

Провожу ладонью по нагретому солнцем стеклу, встаю, отряхиваю шорты и, глубоко вдохнув, возвращаюсь к жизни.

За коваными воротами — границей города мертвых — сверкает зеркалами «Ласточка» Дейзи и припаркованная рядом с ней красная малолитражка Светы, но даже присутствие этой помешанной не вызывает досады. Бескрайнее небо, теплый ветер, зеленое лето, самые лучшие люди и полный приключений мир ждут меня впереди.

Я со всех ног бегу к ребятам, бросаюсь на их шеи, целую в щеки и визжу от радости, а они в медвежьих объятиях сжимают меня.

31

От рева мотора закладывает уши, в колонках хрипит Кобейн, маньяческая улыбочка Дейзи, сияющая в зеркале над лобовым стеклом, не предвещает ничего хорошего. Он зарубается со Светой на трассе — переключает скорость, давит на газ, и красная малолитражка остается далеко позади.

Ребята вопят, улюлюкают, показывают ей средние пальцы и стукаются кулаками.

Я тяжко вздыхаю и поправляю крысиный хвостик. В случае удачного исхода поездки с этими людьми мне придется еще долго идти по жизни…

Мы в пути восемнадцать часов, и даже короткий сон в палатках в лесу у дороги не спас положение — как только я поутру влезла на заднее сиденье и устроилась между Юрой и Никодимом, мышцы завыли в голос, а задница окончательно умерла.

Полночи Света плясала вокруг костра шаманские танцы, ребята дискутировали на тему: «как эффективнее откосить от армии», а Юра молча курил, сидя рядом на стволе поваленного дерева и ворошил веткой угли. Он пугающе изменился — модельная стрижка, аристократическая бледность, долгие задумчивые взгляды в никуда, отсутствие подлой улыбочки. Мой друг переживает собственную драму, но держится очень достойно. Видит бог, я никогда не хотела быть ее причиной…

— Юр, не держи зла на Ярика… — промямлила я. — Ты ведь можешь быть для кого-то центром мира, а не отсиживаться во френдзоне. Рано или поздно ты бы понял это, и нашим отношениям пришел конец.

— Как же классно, что ты меня опередила! — Он усмехнулся и по привычке провел ладонью по коротким волосам. — Камон, не грузись. Я осознал, как сильно ты нужна мне, только когда появился этот мудила Оул. В конечном итоге я проиграл в честном бою — твой святоша оказался намного проворней. Ладно. Пусть живет. Я заработаю на нем много денег, а ты кусай локти, женщина.

Закончив спич, Юра манерно закурил, послал мне воздушный поцелуй а-ля Мэрилин Монро, и в воздухе тут же повис вопрос, кто из нас двоих в большей степени женщина. Меня пробило на смех, он тоже заржал, как ненормальный, к веселью подключились поддатые ребята. Ничего не закончилось. Мы всегда будем рядом. Между нами больше не осталось недомолвок и обид.

Зеваю и роняю голову на острое плечо Юры, но тут же прихожу в себя, выпрямляюсь и смотрю в окно.

Снаружи меняются пейзажи — леса редеют и превращаются в степи, дорога, простроченная белым швом разделительной полосы, петляет, сужается и уползает за горизонт, туда, где на зеленую землю падают синие небеса.