Sindroma unicuma. Finalizi

Получилось. Наверное, растения скорбели вместе с хозяином о его утрате. А чему удивляться? Согласно исследованиям ученых представители флоры тоже умеют чувствовать и выражать эмоции.

– Как вы?
– спросила я, снова сев рядом с архивариусом.
– Как... Радик? Как его мама?

– Отвез, - сказал сипло начальник.
– Туда, где он появился на свет... Эва Карловна, если пожелаете работать в архиве, могу дать рекомендации администрации института. Вы справитесь с должностью старшего помощника архивариуса.

Я невесело рассмеялась, и Штусс посмотрел на меня с удивлением.

– Это хорошая прибавка к жалованью, - заверил он.
– Пятнадцать висоров еженедельно.

Ужасно много, - отвернулась я. Шестьдесят висоров в месяц. Полуголодное существование.

– Хочу быть архивариусом высшей категории, - пожелала шутливо.
– Сколько платят?

– Сто висоров еженедельно.

Неплохо. Есть к чему стремиться по карьерной лестнице.

– Дело в том, что я оставляю это место. Уезжаю, домой. Так сказать, в родные пенаты, - выдал Штусс.

Некоторое время я осознавала сказанное.

– Как? Куда? Почему?
– полилось из меня бессвязно.

– Здесь мне нечего делать... Теперь незачем, - плечи мужчины поникли.

– А архив? Ведь документы... Что станет с ними? В них ваша жизнь!

И это было правдой. Швабель Иоганнович пропадал в архиве с утра до вечера и даже по субботам приходил в институт, чтобы лишний раз навести глянец на полках. Он жил работой. Ну, и еще племянником.

– Незаменимых нет, - вздохнул Штусс, и я поняла, что он принял решение. Бесповоротно.

– Не уезжайте, пожалуйста!
– схватила его за руку.
– А... как же Радик? Вернетесь к нему?

– Нет. В местах, откуда я родом, принято кремировать и не цепляться за конкретные места упокоения.

Его ответ неприятно поразил. Получается, мне не удастся приехать к Радику и поговорить с ним. Куда ехать, если могилы нет?

– То есть? В каких местах так принято?

– На западном побережье, - ответил архивариус, не заметив, что меня парализовало от его слов.
– Вам чужда кремация и развеивание праха? Считайте сию странность моей верой... моей религией... Мы приходим в этот мир и, прожив жизнь, отмеренную судьбой, уходим. Неважно, куда. Главное остается вот здесь, - приложил он руку к груди.

– И вы так просто... что с западного побережья...
– пролепетала потрясенно.

Моим начальником оказался человек, живший когда-то там же, где и моя мама, а я не догадывалась. Он мог знать её. Как тесен мир!

– Эва Карловна, уверен, вы порядочная девушка и не устроите нездоровую сенсацию, - сказал архивариус.
– Хотя в моей биографии нет особых тайн. В анкете, которую заполняют при трудоустройстве, расписано достаточно подробно.

И Штусс рассказал историю обычной жизни невидящего в мире висоратов. Он излагал скупо, но мне хватило воображения, чтобы дорисовать детали.

Швабель Иоганнович родился на побережье. Его отец умер, когда мальчику не было и года. Позже мать очаровала приезжего мелкого чиновника, прибывшего в каторжанский край с плановой ревизией и, благодаря беременности и скорому замужеству, сумела вывезти сына с побережья. Младшему брату Штусса, родившемуся на Большой земле, не передалась по наследству способность видеть волны, а вскоре отчим развелся с матерью, оставив той скромные алименты. Можно сказать, Швабель Иоганнович добился определенных высот, получив работу в висоратском ВУЗе, будучи невидящим. В силу возложенной ответственности мужчина получил clipo intacti* и дефенсор* на законных основаниях, что считалось большой удачей для слепого. Брат Штусса погиб во время пожара на работе, оставив молодую жену с маленьким ребенком на руках. Так, заботой Швабеля Иоганновича стали подрастающий племянник и вдова, потому что иных родственников не осталось. Мать успела покинуть этот мир.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ирадий получил дефенсор*... заслуженно, - рассказывал деликатно архивариус, называя племянника по-взрослому: "Ирадий".
– Мы гордимся... гордились им, - поправился он.
– Но судьба, одаривая меньшим, забирает гораздо больше.

Не удержавшись, я порывисто обняла Штусса и приложилась к его груди. Он сперва опешил, но потом неловко обнял, поглаживая неуклюже.

– Ирадий рассказывал о вас... Я рад, что у него такой хороший друг... был, - запнулся мужчина.

– Не уезжайте!
– прижалась с отчаянием. Он часть - Радика. Не хочу отпускать. Не могу. Еще столько не сказано!

– К сожалению, никак. Документы поданы, заявление подписано ректором. И Марина согласилась поехать со мной... Марина - мать Ирадия, - пояснил архивариус.

Я решила, что между вдовой младшего брата и Штуссом имелась симпатия более глубокая, чем родственные чувства, но мужчина развеял предположение.

– Кроме Марины у меня никого не осталось. С семьей не сложилось, как и у нее, потому что она до сих пор хранит верность брату. Да ведь я не упрекнул бы, познакомься она с кем-нибудь. В наше время женщине трудно выживать в одиночку. А теперь и якоря на Большой земле не осталось, - сказал он, подразумевая Радика.
– Ни близких, ни родных. Марина тоже не видит волны. Как и я.