Sindroma unicuma. Finalizi

– У Рябушкина мог быть диктофон. Или жучок. Он мог инсценировать что угодно, а потом передал бы видеозапись заинтересованным лицам.

Я вознегодовала. Обвинения Мэла - абсурдные и беспочвенные. Петина прямолинейность никуда не делась, несмотря на смену имиджа. Чемпион пришел и, как умел, попросил замолвить на него слово. Он придумал повод с фотографиями не для того, чтобы снять меня на видео в домашних условиях и продать запись журналистам.

– Ты не поняла, - повторил Мэл.

– Речь не о конкретном Рябушкине. Он пришел без жучка, потому что разговор был щекотливым. Речь идет о любом другом человеке, который решил бы заработать. А ты, наивная и доверчивая, провалила экзамен.

– Ну, знаешь!
– дернулась я, порываясь встать, но он не позволил.
– Значит, и Капа разгуливает с жучком по общежитию?

– Чеманцев не разгуливает, - сказал жестко.
– Но за чаек вдвоем ответит.

– Мы пили чай - и больше ничего!

– Папена, - перебросил он мою прядку за плечо.
– Ты провинилась по самое не хочу. По уши. Тебе придется постараться, чтобы я передумал и оставил Чеманцева живым и относительно здоровым. Однажды вы уже пили чай - и больше ничего. А проснулись в одной кровати.

– Это вышло случайно, - пробормотала я, сконфузившись. И градусы были покрепче.

– И на будущее. На просьбы о помощи отвечай, что теперь я принимаю решения за тебя, - продолжал воспитывать Мэл.

Представив огромную очередь просителей, растянувшуюся от общежития до ворот института, я ужаснулась.

– Ты прав. Наверное, это выход.

– С Рябушкиным я поговорю. Объясню, как устроен мир. Пообщаемся по-мужски. Не бойся, не покалечу, - усмехнулся он.
– Он должен был обратиться ко мне, а подставил тебя. Надеюсь, не от трусости, а от незнания.

– Почему важно, чтобы в личном деле не было приводов?

– Потому что каждый привод снижает вероятность устройства на хорошо оплачиваемую работу. Чем больше арестов, тем неблагонадежнее человек. Ему не доверяют и опасаются. В конце концов, на высоких должностях в досье недопустимы отметки об арестах.

– А у тебя были приводы?
– прижалась я к Мэлу, забыв о его недавней ершистости.

– Плохого же ты мнения обо мне, - проворчал он.

Мэл категорически порвал фотографии с приема и вдобавок подпалил их igni candi*. От спонтанного костерка потянулся вонючий дымок. Я поспешно затворила дверь в комнату и открыла на кухне окно для проветривания.

– Обязательно жечь? Почему бы просто не выбросить?

– Потому что, - ответил Мэл. Закрутил пальцами воздушный смерчик и направил к окну, чтобы вместе с aireа candi* вытянулись на улицу остатки неприятного запаха.

– У меня уже изжога на Рябушкина. Не усугубляй.

Я извлекла часть вещей из коробок.

Мэл глянул мельком на плафон, и его равнодушие кольнуло обидой. Ну, и пусть ему не нравятся вырезанные фигурки. Главное, что нравятся мне.

Рулончик с карандашным портретом, дожидаясь подходящей рамки, занял место в тумбочке. По сравнению с калекой, оставшейся в швабровке, красавица с четвертого этажа не кособочилась и плотно закрывалась, а внутри имелись в достаточном количестве полки и ящики.

После того, как в будущем Капы на неопределенный срок засияло солнце, и отступила угроза членовредительства, Мэл лениво поинтересовался:

– Представь, что у тебя появилась возможность убрать отметку о приводе из личного дела Рябушкина. Ты помогла бы?

– Не знаю, - растерялась я.
– Дай подумать.

Я думала, думала. Чуть мозги не вывихнула. Странная штука совесть. В ответственный момент маленькую шестеренку намертво заклинивает, и выясняется, что сложный механизм проще выбросить, заменив новым, нежели чинить долго и безнадежно.

– Да, помогла бы, будь помощь честной. Например, аннулирование привода в обмен на уборку улиц или волонтёрство в госпитале для жертв вис-воздействий. Не смейся!
– воскликнула, заметив улыбку Мэла.
– А чтобы стереть строчку из досье баш на баш, по принципу "свои люди, сочтемся"... Нет, так не хочу.

– Волонтёрство - это актуально. Если учесть причину, по которой Рябушкин попал в отделение, - усмехнулся Мэл.

– Да ведь и ты мог попасть! Но не у всех отцы - начальники ДП*, - разгорячилась я.

– Всё, Эвка, закругляйся, - посмурнел он.
– Утомил меня Рябушкин. Много чести трепаться о нем.

Сам же вернулся к заезженной теме и заставил меня заняться самокопанием, а теперь выговаривает.

И пусть Мэл сделал вид, что отрубился через пять минут, я знала, что он долго лежал, уставившись в потолок, прежде чем закрыл глаза. Потому что тоже не могла уснуть.

На следующий день справочникам-сироткам предстояло вернуться на библиотечный стеллаж. Я перетрусила при входе в институт, испугавшись, что Монтеморт впал в глобальную амнезию и не узнает подельницу - честную-пречестную и всегда возвращающую экспроприированное имущество. Мэл недоумевал, видя мою нервозность.

Страж, положив морду на лапы, проследил за нами красными угольками глаз, а потом сомкнул очи, всхрапнув. Исполнившись оптимизма, я послала псу мысленную благодарность: "Спасибо за доверие!"