Сиртаки давно не танец

На них смотрели. Их провожали взглядом. «Значит, правда красиво! – восторгалась Адель, и в душе у ней росли розы. – Всё будет замечательно!»

В офисе, в который в итоге они пришли, седой хлипкий мужик в обмен только на Эфин телефончик тут же пообещал не только устроить Адель на «приличную работу», но саму Маргарет Тэтчер пристроить к ней на посылки! Всё вышло быстро и красиво, само собой. Эфи даже своим декольте не воспользовалась!

Дядька Эфи звонил каждый день и говорил всё как в детской игре:

– Пока нет, пока нет. Пока маленький билет!

«Наврал…» – тихо страдала Адель, расстраиваясь с каждым днём всё больше и больше.

Но однажды в её дверь постучали, и это была Эфи.

– Пошли, – сказала она, – нас ждут! Тебе нашли несколько кабинетов. Выбери, какой больше понравится!..

Первый стоматологический кабинет находился в глубине огромного тёмного коридора, страшно напоминавшего бомбоубежище. Дверь была бронированной, с внешней металлической решёткой, с красными лампочками вокруг – то ли сигнализацией, то ли просто фонарями.

Звонить пришлось довольно долго, как если б внутри прятались от спецназа.

Увидев симпатичного, высокого доктора, Адель оживились. Приятно всё-таки работать не с древними стариками. Молодые на жизнь смотрят иначе. Стройный доктор с гусарскими усами очень вежливо и обаятельно улыбнулся:

– Присядьте, пожалуйста, – бархатным голосом пропел он и сделал руками жест, напоминающий «алон деже», – не желаете ли угоститься? – он потянулся к холодильнику и вытащил оттуда коробку шоколадных конфет. Аделька и Эфи только «угостились» по одной маленькой конфеточке, как коробка с излишней поспешностью захлопнулась, чуть не придавив им пальцы.

– Так на чём мы остановились? – картинно сказал доктор, лёгким движением забросив коробку обратно в холодильник, и сел к нему спиной, почти вплотную придвинув стул к белой двери. Адель показалось, что он как бы грудью, то есть спиной, пытается закрыть амбразуру со своими стратегическими запасами.

Предложенный к конфетам кофе был вроде как фильтрованный, французский. Адель не знала, как пьют этот кофе французы, но она почувствовала во рту привкус переваренных кофейных семян. Как если б этот кофе уже кто-то неоднократно пил. Однако самое главное оказалось спереди.

– Вот смотри, здесь у меня операционная, – доктор вышагивал своими длинными ногами по кабинету, Эфи следовала за ним с очень заинтересованным лицом, не решаясь что-нибудь слямзить и засунуть себе в карман. Она прямо не за жизнь, а за смерть схватилась со своей клептофилией, – а вот это… – он торжественно умолк, вытащив с ловкостью фокусника козырного туза – два трёхлитровых баллона с замоченными тыквенными семечками. Он ласково погладил баллон. – Это моё самое большое достижение, моя гордость и профессиональное удовлетворение!

Эфи уронила зонт.

Адель от неожиданности чуть не уронила себя всю.

Это было так внезапно! Когда она маленькой подглядывала в морг и ходила в гости в Владимиру Ивановичу в прозектуру, там много чего было, в сто раз побольше, чем тут. Но то были органы мёртвых людей, которых вскрывали не для развлечения, а чтоб установить причину смерти. Но чтоб вот так… просто ради интереса… в трёхлитровых банках из-под абрикосового компота!..

Доктор в задумчивости пожевал усами:

– Знаешь, сколько этой коллекции лет? Я собираю удалённые мною зубы и храню их в формалине ещё с институтской скамьи! Смотрите, сколько я уже насобирал!

Адельку замутило. Она вдруг представила, как окулист собирает глаза, гинеколог – эмбрионы, а уролог – стыдно сказать, что.

– Ну, как? Тебе нравится?

– Безумно!

– Так когда ты можешь начать работу?

– Да, вот как только дома с мужем посоветуюсь, так тут же и начну! – она стала носком туфли ковырять невидимые дефекты плитки на полу.

Совершенно ненужное напоминание о муже, казалось, несколько разочаровало эффектного доктора. Он было недоумённо поднял брови, но вид удалённых человеческих зубов в банках снова притянул его взгляд, и он забыл о посетительницах, залюбовавшись игрой их цвета.

– Пошли-и-и! – Эфи прижимала ко рту носовой платок, абсолютно недвусмысленно давая ей понять: ещё минута и я выложу вам содержимое моего желудка.

Следующий доктор, обещавший дать работу «профессиональной санитарке с большим жизненным стажем», снимал замечательное помещение в самом центре города. Эфи наотрез отказалась идти с Адель даже до автобусной остановки, боясь, что та её обманом заволочёт ещё к какому-нибудь не совсем адекватному специалисту. Вот и зря! В уютном белом кабинете звучала тихая, светлая музыка и пахло лавандой. «Слава Богу! – подумала Аделаида. – Ну не может же маньяк слушать Баха?»

– Добрый день! – красивый мужской голос заставил её обернуться. – Меня зовут Анастасиос! Но для тебя, голубка, я буду просто Тасо!

Перед Адель стоял премиленький старичок, только чрезмерно худенький, немного жёлтенький и маленький. «О! Тут ещё и дедок есть!.. – обрадовалась она. – А где ж тот, который со мной здоровался приятным тенором? А-а-а! Это, по всей видимости – ихний папа! Откуда ж сам Тасо со мной разговаривал? Ой, не могу! Прямо как в „Волшебнике Изумрудного города“! Голос есть, а чей – не видно!» – она попыталась заглянуть за спину старичка, чтоб наконец увидеть воочию обладателя такого приятного голоса, которому нужны уборщицы в кабинет. Старичок тоже удивлённо обернулся и посмотрел себе за спину.

– Ты чего? – удивился он бархатным сопрано. – Да! Там ещё есть комната! – по-своему истолковав взгляд Аделаиды, сказал он. – Комната отдыха… Типа спальни, что ли… ну, ты садись, садись! – воскликнул он, плавным жестом указывая на внушительный кожаный диван.

Адель всем ливером внезапно догадалась, что это не папа! Что она здесь совершенно одна, а обладатель этого красивого тембра – вот он! Весь! Этот самый седой сморчок, мелко примостившийся рядом с ней на пушистую накидку дивана. Он, поёрзывая от нетерпения, придвинулся почти вплотную. Доктор, видно, был уверен, что если кто-то пришёл к нему в поисках работы, и этот «кто-то» приезжий, посему особенно нуждается в деньгах, то шансы на успех его, как самца, безумно велики! Ведь зачем приезжают в Грецию? Чтоб заработать деньги! Они так и говорят: «лефта!». Стало быть, какая бабе разница – как она её заработает?

Что бы ни произошло, хотя ничего не могло произойти, Адель и дедушка были в совершенно разных весовых категориях, но она бы ни за что на свете не смогла бы рассказать об этом Лёше!

– А зачем ты туда пошла?! – кричал бы он. Он бы ни за что не смог простить и забыть то, что произошло, он бы её бросил.

«Почти как в своё время мама с папой… – с тоской думала Аделаида, – и они бы меня из дому выгнали за то, что я опозорила их «семью», – она вдруг совершенно некстати вспомнила, как впервые поцеловалась с Лёшкой и потом страдала весь инкубационный период, что заболела сифилисом, и что скоро это «ожерелье Венеры» на шее станет заметно невооружённым глазом, и она уйдёт из дому навсегда, оставив маме с папой записку. И будет спать, как бродячая кошка, на крышке канализационного люка, мама умрёт от «душевных мучений», а папа, как говорит мама – через неделю женится на другой! Стало очень грустно.