Сиртаки давно не танец
Шрифт:
«Сейчас они уедут, и ты останешься в ужасном аэропорту вместе со своим перемирием!» – внутренний голос, так давно её не посещавший, вернулся и щёлкнул Аделаиду по лбу. Брат уже сел за руль, Лёша подбирал полу длинного плаща.
«Зачем ему такой плащ в нашем Городе без асфальта, где от заводских смогов даже на лавочку присесть невозможно! Он же станет чёрным в две секунды!..»
– Лёша! – Адель подскочила прямо к двери, за которой мелькнул белый плащ, и вцепилась в ручку двери.
– Ты что тут делаешь? – Лёша был очень удивлён и почти разочарован.
– Как «что»?! Тебя встречаю! – она растерялась.
Что ему сказать? Как считала минуты до его приезда?! Как мечтала повиснуть на нём, обнять… Как хотелось зарыться к нему
– Это с твоей стороны очень глупо! – Алексей отчитывал её как дебильную истеричку. – Разве ты не знаешь, что в Республике происходит, а ты шастаешь по улицам! Сидела бы дома! Меня вот брат бы встретил и довёз!
«Брат»! Всегда и везде этот брат… Всё, что Лёша делает, он примеряет на слово «брат». Чтоб «брат не подумал», что он «малолитражка», то есть не умеет пить тазиками вино и приходит с семейных праздников такой, что Адель потом его алкогольные отравления неделями лечит настоями трав и примочками. «Брат сказал, что из-за тебя он мне больше никогда племянников не покажет». Тогда Адель засмеялась и сказала, что уже своих пора заводить. А Лёша ответил, что «никогда никого он не сможет полюбить так, как детей брата, потому что больше той любви не бывает». Адель удивилась. Вот и сейчас, если б не брат, Лёшик бы и обнял её и поцеловал, и очень обрадовался, что она его встречает. Пожурил бы для близиру, что «опасно», «не стоило этого делать», а сам бы очень обрадовался. И даже, если б они не смогли уехать из аэропорта, то ждали бы утра вместе, обнявшись на лавочке, или прямо на каменном полу. Им вдвоём было бы очень тепло. Зато теперь «брат»! Лёша даже не потрудился выйти из машины, чтоб поцеловать меня! Обидно… до слёз обидно… больно…
Адель уже страшно жалела, что приехал брат и они успеют выехать из аэропорта до начала комендантского часа. Ей было так больно, что даже возможность попасть домой без приключений совершенно не обрадовала её.
– Лёш! – отпустивший было спазм опять предательски начал сжимать трахею.
– Слушай! – грубый окрик испугал даже спазм. – Ты или садис, или атпусти двер! Ещо двеннадцат минут и останешся в аэропорту!
Секундное промедление – и Адель оказалась на заднем сиденье жёлтой «Таз-24» с шашечками на дверях.
Братья всю дорогу говорили между собой, как если б её в машине вообще не было. Лёша не спросил ни как у неё дела, ничего вообще. Брат… а что брат?.. Он и раньше не спрашивал… Он и так делает одолжение, везу тебя и радуйся.
Она представляла, как бы было чудесно, если б Лёсик сидел бы с ней на заднем сиденье! Так можно было б ехать обратно до Москвы и ещё раз обратно!
За окнами темень тьмущая. Вдоль трассы не горит ни одни фонарь. Лучше закрыть глаза и расслабиться. Сделать вид, что сидишь в купе поезда. Ох, как она любит ехать в поезде куда-нибудь! Как она, когда была маленькой, прислушивалась к лязгу вагонов на перегоне. Это было так уютно! Мама её и Сёмку клала спать в девять вечера, когда у других детей какая-нибудь крутая игра была в самом разгаре, и они визжали и прыгали под самыми их окнами. Тогда Адель, чтоб не умереть от зависти, старалась не обращать на них внимание. Она прислушивалась к далёким-далёким звукам и представляла, что это она сама едет в поезде. Вагончик раскачивается. Сперва смотришь в окно, потом окно на тебя, потому что становится темно и окно отражает, как зеркало. Потом глаза закрываются… Поезд – это всегда перемена, новое место, новые люди, новые знакомства. Интересно… Перемена – это всегда к лучшему, к худшему не может быть никогда!..
Визг тормозов она услышала потом. Сперва больно ударилась о переднее сиденье, а звук как-то застрял в ушах и дошёл до сознания не сразу.
Адель, несмотря на то, что видела его только на картинке, узнала сразу. На самом деле он оказался ещё страшнее, чем в фильмах про войну. Чёрная, как смола, пустынная
степь вдоль трассы. И в свете тоскливой, мрачной луны очертания чего-то огромного с дулом, похожее на стоящий на обочине танк. Эта неуклюжая громадина всем телом дёрнулась, качнулась назад, и медленно, вдавливая гусеницы в асфальт, поползла вперёд.– Газу! Братуха, газу! – Адель никогда не слышала, чтоб Лёша так орал! – Они сейчас перекроют трассу и мы не сможем проехать!
Лёша схватился левой рукой за руль и ударил брата по колену, пытаясь достать до педалей. Послышался треск разрываемой ткани. Это он запутался в плаще и рванул его с себя.
– Ещё, ещё! – Лёша что есть силы ударил в крышу кулаком.
Жёлтая «Волга» с чёрными шашечками рванула вперёд, наперерез танку.
Адель как в детстве закусила кожу на костяшках пальцев, вся сжалась и закрыла глаза. Она почти сползла с сиденья на пол. Это было так отвратительно!
– Проскочили! Проскочили! – Леша уже включил маленькую лампочку между водителем и передним пассажиром и рассматривал испорченный плащ. – Вот видишь, – обернулся он к Адель, – ты бы ещё немного побеседовала в аэропорту, точно бы не успели!
Она обернулась.
Танк, дойдя до середины дороги, остановился, перекрывая движение в аэропорт и обратно.
Новенькие паспорта в полиэтиленовой обложке оказались такими хорошенькими! На них стоял крест и было написано «Элленики димократия». Как всё таки интересно ощущать себя гражданином другой страны! Вот все вы тут, а мы уже там! И она вместе с Лёшиком будут ехать в одном купе поезда, и вместе смотреть в окно, и болтать, и смеяться, и строить планы. Дорога долгая, наболтаться можно на год вперёд. Пересадка в Скопье тоже интересно!
Неужели сегодняшний день, наконец, закончился, и с ним ушли все ужасы и страхи? Жалко только, что с Лёшей поговорить так нормально и не удалось. То он оставил вещи и пошёл к брату, а она сидела и тряслась – не поймает ли его на улице патруль? Потом пришёл, выпил чаю и, сказав, что «замотался», пошёл спать. Он был расстроен, очень расстроен, и выглядел очень уставшим. Скорее всего, братова семья опять проводила культурно-воспитательные мероприятия. Зачем они это делают?! Зная, что у него заграничные паспорта в кармане, зачем они это делают?! Неужели они не понимают, что ставя ему такие ультиматумы «или все мы, или одна она» и «больше детей не увидишь!» они делают ему больно?! Он же за рулём! Он же может в расстроенных чувствах задуматься, совершить аварию, сбить кого-нибудь. Что будет потом?! Или они решили всеми правдами и неправдами его вернуть обратно и считают, что даже в тюрьме ему будет лучше чем с ней, с Аделаидой?! И что она им такого сделала, если даже страшнее тюрьмы?!
Адель думала, что именно сегодня от всех этих стрессов не успеет добрести до подушки и завалится спать где-нибудь по дороге. До дивана она тем не менее добрела, и под бочок спящему Алексею подлегла. Взяла его тяжеленную руку и положила на себя. Как если б они спали «спинка к грудке» и он бы её обнял. Но, вопреки ожидаемому, спать не хотелось. Точнее, очень хотелось, тело практически спало. Движения были ватными и небрежными. Зато мозг никак не желал отключаться. Один его участок. Он работал на полные обороты, и это было страшно мучительно.
Лёшка спал сном младенца, честно получившего пятёрку по чистописанию. Жалко, что не получилось сегодня пообниматься от души! Адель так соскучилась! Он, скорее всего, тоже, но когда такие нервы… Мужчины – они же вообще больше подвержены стрессам. Они более восприимчивые, более чувствительные, более уязвимы, чем женщины. Любопытно, когда они переедут жить в Салоники, они смогут найти Владимира Ивановича? Просто, надо же человеку спасибо сказать. Всё-таки приглашение прислал, старался… Ну, и вообще поговорить за жизнь. Лёшу с ним познакомить. Он, может, посоветует что-нибудь. Всё-таки у них никого нет в Греции, ни родственников, ни знакомых. Папа и мама так и говорили всегда: