Сказ о Владе-Вороне
Шрифт:
— Я не о нем.
— Имя твое человечье не сдалось мне ни за каким лядом, как, к слову, и всем нашим, с кем рано или поздно познакомишься и дела иметь станешь. Суть же твоя птичья, воронья, потому и звать тебя все Вороном будут, — и, вновь махнув хвостом, добавила: — А уважительно — Вороном Вороновичем. Привыкай.
— Я не Воронович, — снова заспорил Влад.
— Лиса скривилась совсем по-человечески, рыжие глазища к небосводу обратив.
— Ладно, — смирился Влад. — Я вовсе и не против.
— А
— Никакую, — фыркнул Влад. — Мне лучше сразу Кощея.
Лиса звонко расхохоталась, ничего на это не ответив.
— Постой, — попросил Влад, когда она снова вперед вырвалась, — ты сказала, каждая третья?
Лиса обернулась, кивнула, хитро прищурившись.
— А остальные?
— Лягухи обычные и кровожадные. Первых на каждом болоте пруд пруди, а вот вторым лучше бы не попадаться: очень уж человечинкой лакомиться любят.
Влад передернул плечами, обвел взглядом болото — показалось, на каждой кочке по лягушке сидит и у трети из них глаза алым светятся.
— Пойдем отсюда, пока не стемнело, — буркнул он.
— Так и я о том же, — фыркнула лиса. — Пойдем.
Только снова не удалось им далеко уйти. На этот раз гать перед глазами растроилась, и прямо перед Владом каменюка серая вылезла. Засветились на ней письмена, по всем сказкам знакомые: «Направо пойдешь — коня потеряешь, себя спасешь. Налево пойдешь — себя потеряешь, коня спасешь. Прямо пойдешь — и себя, и коня погубишь».
— Откуда у меня конь?.. — удивился Влад.
— Как посмотрю, совсем тебе плохо, — повздыхала лиса.
— Ты не тревожься, дойду, никуда не денусь, — заверил ее Влад, говоря сквозь зубы и дыша через раз, поскольку жижа болотная, мороковая, дошла аж до пояса, холодной была, что зуб на зуб не попадал, и смердела, будто яма с нечистотами. — Ох…
— Вот это как раз и сомнительно, — ответила лиса. — Ты, если совсем невмоготу будет, оборачивайся и взлетай. Доберешься до своего Кощея уж как-нибудь. Ему все равно спешить некуда — чай, бессмертный.
— Нет уж! — рассердился Влад. Может, и был Кощей бессмертным, но то вовсе не значило, будто в беде его оставлять можно. Влад не согласился бы медлить и один лишний день.
Не иначе как из-за его злости морок тотчас рассеялся, гать в ступни ударила так, что он чуть не упал. Пошли они дальше.
— Упрямец, — проворчала лиса. — А если ты сгинешь из-за спешки своей или с ума сойдешь, что еще хуже?
— Почему хуже?
— Ну а как же? Коли погибнешь, дух твой в Навь угодит, попозже родишься ты заново в Яви и, раз уж многое в этой жизни узнал и силу обрел, вскоре вспомнишь себя нынешнего. А если повезет, Кощей сам выберется — не впервой, чай, — окропит тебя живой водой, и станешь ты, как и прежде, живехонек. Но если разума лишишься —
самого себя забудешь, и никакая живая водица тебе уже не поможет. Между прочим, сумасшествие — единственный страх, присущий бессмертным, и не просто так, скажу тебе честно.— Не слышал я ни про одного бога, сошедшего с ума, — признался Влад.
— Потому как глупый и маленький, — ответила лиса. — Знаешь с гулькин нос и дальше своего терема не заглядывал. Вот, к примеру, в пустынях персидских джинны обитают, так эти точно себя давно уже забыли, не могут ничего придумать сами, поскольку не знают, чего желают и к чему стремятся, вот и лезут чужие чаянья исполнять и тем самым губят людей посильнее иудейского Сатаны.
— Который тоже не в своем уме? — многое Влад про него слышал: вера у византийцев была с иудеями общей, хоть и поклонялись вроде бы разным богам.
— Нет, с этим все сложнее. У иудеев не поделили власть два верховных демона, вот и бьются. Причем, если посмотреть внимательно, неизвестно, кто из них хуже: тот, что небо избрал, иль тот, который под землю ушел. Сам подумай: какой же нормальный бог станет у отца требовать принести в жертву единственного сына, дабы любовь свою доказать?
— Действительно, — согласился Влад. — Наши боги в сердце заглядывают и сразу все видят, им никаких доказательств не надобно.
— Потому как боги, — заметила лиса, — а вот демоны и прочие бесы в душах и сердцах читать не умеют, люди выше их во всех отношениях и, коли сила воли у них крепкая, любого искусителя в бараний рог согнут. Оттого и существуют вера и религия — чаще в отдельности друг от друга, чем вместе. И чем ритуалы сложнее, тем сильнее уверенность в том, что молятся люди именно демонью коварному.
«А ведь действительно, — подумал Влад. — Наши боги никогда не требовали ни храмов, ни служб особых. Это в Царьграде от церквей не продохнуть, а у нас выйди на утренней зорьке рассвет встречать, и вот он — Сварог, говори, сколь хочешь и о чем пожелаешь, напрямую, без жрецов и служителей».
— И чего б еще рассказать? — вздохнула лиса.
— Как Кощея освободить? — предложил Влад, хотя и знал, что не допросится.
Лиса лишь головой покачала:
— То тебе решать, никому другому.
— Где царство Моревны сыскать? — спросил Влад. — Кощея я и сам освобожу как-нибудь.
— И в лапах вороновых унесешь? — рассмеялась лиса. — Дураком не будь — чай, не Ивашка все-таки. Тебе бы пару товарищей, да только кто ж согласится человеку помочь, ежели не довлеет над ним воля царя Нави?
— Можно подумать, все те Иваны, которые до острова Буяна доходили и иглу ломали, выполняли его повеление, — усомнился Влад.
Лиса снова закатила глаза к небу, хвостом и головой качнула, проворчав:
— А еще говорят, ворон — птица мудрая.
— Я пока только слеток. Ну и?
— Ты же Кощея в деле видел, — упрекнула лиса. — Скажи, стал бы он гостя непрошеного терпеть? Прискакал на коне, пару раз рубанул мечом — и русского духа не осталось бы.