Сказ о Владе-Вороне

Влад головой покачал, задумавшись. А ведь верно. Никогда Кощей от поединков не бегал, а в сказках про дуб, сундук, зайца, утку, яйцо и иглу даже не показывался. Все как-то само собой происходило, и звери лесные Ивану помогали, хотя жили на землях навских и царя своего уважали-берегли.

— Но зачем тогда?!

— Чудак ты, человек, — ответила лиса. — У наших о том любому птенцу известно, а ты удивляешься, хотя и сам мог бы собственным умом дойти. Навь и Явь миры различные али как?

— Разумеется. Миров у нас три, и создают они единое целое — яйцо, а вместо желтка у него яблоко — Правь, Явь и Навь. Плавает оно в водах моря-океана безбрежного.

— Весна тогда в северных землях наступает, когда Зима умирает, — заявила лиса.

Влад аж остановился.

— Ты что же… хочешь сказать… — его аж передернуло. — Кощей в жертву себя приносит?

— Хочешь другое объясненьице? Дам, я не жадная, — повела хвостом лиса. — Как думаешь, почему правяне запросто в Явь и Навь не ходят, лишь в особенные дни появляются или по нужде?

— Неохота?

— Пфф… — произнесла лиса. — А из людей лишь избранные в Навь и Явь шастают, почему? И из всех многочисленными налетами-походами на Русь знаменит только Кощей?

— Но есть же существа, которые на несколько миров жить могут? Те же медведи, волки, лисы и зайцы, о птицах и говорить нечего. Грибы тоже до беседы охочи, особенно когда в лукошко идти не желают. А кроме них — русалки, домовые, сенные, банники, полевые, ненастники, мавки, лешие и остальное превеликое множество.

— Ты, например, — усмехнулась лиса. — Правда, ты — птица особая, разумом, силой и волей обладающая, во все миры летать способная, а то и за их границы. Наши твоего рождения все ждали и не могли дождаться. Что же иных мироходцев касается, то они либо нечисть, либо зверье, либо ученичье колдунское да ведьмовское. Кое-что умеем, знаем, можем, но силы почти нет. Люди к богам стоят ближе всех, но и они… так себе. Очень большая редкость, когда человек собственный дар в истинное благо оборачивает, а не старается ради себя и сиюминутных удовольствий или в помощь роду и общине.

— Разве так уж одно благо от другого отличается? — спросил Влад слегка обиженно.

— Частенько не совпадает, — отвечала лиса. — Вот, скажем, отыщет Иван-царевич шапку-невидимку, раскроет заговор против отца-батюшки, затеваемый ворогами его из числа бояр. Благо это?

Влад кивнул и добавил:

— И для страны, и для народа, и для самого царского рода.

— Так-то оно так. Ворог главный спал и видел, чтобы царевича на своей племяннице женить, а не на царевне заморской. Его планы Иван тоже походя порушил. Благо?

— Ну, наверное, — ответил Влад уже не так уверенно, — если царевичу заморская красавица больше по сердцу пришлась. А коли нет, то никто ему не мешал другую предпочесть.

— Не смыслишь ты в политике, — упрекнула лиса. — Ну да не о том речь. В общем, разоблачили заговор. Царь-батюшка остался править, всех злыдней наказал, а вскоре свихнулся на старости лет, собственного старшего сына убил и сам скончался. Сын следующий, Федор, умом невелик был, тоже долго не проправил, остался самый младший, отрок Дмитрий, так его и убили по-тихому. А на трон вообще Соловей-разбойник влез. Ну и что? Благо?

— Нет. А сам Иван?

— Так он же в Нави побывал, невесту добыл, ему Явь больше не мила стала. Год-два, десяток пролетело, и решили летописцы лживые отписать, будто умер он еще во младенчестве, дабы не смущать народ ненужной надеждой на его возвращение. Так-то.

Задумался Влад надолго, шел, ничего вокруг не замечая. Но то и хорошо: отступили мороки, а может, он сам их от себя отогнал, когда думать взялся, а не на болото глазеть.

— Откуда человеку знать, как быть должно?.. — прошептал он.

— Оттого и прячет Навь свои диковины от людей обычных. Вы ведь сердца свои не слушаете, лишь выгодой одной все измеряете: для себя, рода, государства. Только жизнь многогранна и множество оттенков имеет. То, что злом казалось, добром вывернуться способно, а добро — привести к паскудству и низости. Ключ ко всему — в груди бьется, но ведь даже ты пользоваться им не умеешь. Зачем идешь Кощея освобождать?

— Для себя, — ответил Влад не задумываясь. — Поскольку хочу учиться у него. Все равно мне, к чему это приведет — к добру, к худу ли. А кроме того знаю, что никто не должен в полоне томиться, страдания принимая. Даже будь Кощей злыднем распоследним, все равно я пошел бы его выручать, а он не злодей.

— Ладно уж, иди, человечек, — вздохнула лиса, — раз тверд ты в своей уверенности.

И показалось Владу, что вовсе не кикиморы его морочили, а сама проводница так вела, дабы испытать. Болото вдруг преобразилось, стало почти обычным и совершенно не страшным: птицы запели, лягушки заквакали.

— А ведь непроста ты, лисичка-сестричка, — заметил Влад.

— Непроста, — отвечала та. — Да у нас, здешних, простых и не водится.

— А я-то все ждал третьего испытания, — признался Влад. — И не сообразил, будто разговоры с тобой задушевные то и есть.

— Это второе только, — фыркнула лиса. — Третье будет, когда до избушки на курьих ножках дойдем, а то и раньше: мало ли, болотника встретим, примется он пытать тебя загадками.

— Не думаю, — ответил Влад уверенно. — Хоть и говорила ты мне слова всякие, пусть и видел я многое, а чувство времени у меня птичье, а не человеческое. Давно идем, а ни сумерек, ни ночи не наступает. Не бывает болотников над безвременьем.

— Угадал, птица вещая, — фыркнула лиса. — Да только не мы одни здесь ходим-гуляем, — и кивнула головой в сторону.

Поглядел Влад туда и нахмурился. Туман над водой стелился, но неплотный, а в нем стоял конь-красавец: черный, словно ночь безлунная, гриву белоснежную в воде купал и провожал их светящимся изумрудным взглядом. На спине у него сидела девица с золотыми волосами и неспешно плела косу.

— Конь Болотный, — пояснила лиса, — и Хельга.