Сказание о пустыне
Шрифт:
— Госпожа, в городе погром, — глухо произносит старый слуга.
А я отчетливо понимаю, что буря началась. И что Звездочет говорил мне именно о ней…
…Быть гостем во дворце шейха почетно. Пусть даже пленным. Не имеющим возможности уйти или желания остаться. Нет, почтенного Карима аль-Назир, бывшего аттабея Аль-Хруса никто не посадил под замок. И двери его покоев оставались открыты. Он мог свободно гулять по дворцу, по саду, что раскинулся в его стенах, отдавать указания слугам, передавать пожелания любимому повару правителя и даже выбрать наложницу на
Он злился. Ходил по комнатам точно зверь в клетке. Рычал на слуг, и те не смели лишний раз беспокоить его. А наложницу, присланную распорядителем дворца, выставил, даже не прикоснувшись. Стоило лишь взглянуть и сверкнуть глазами, и понятливая девушка сама выпятилась за дверь. Больше подобных подарков ему не делали.
Малик с ним не встречался. Казалось, что родственник вообще забыл о нем. Приблизил, посадил под замок, приставил соглядатаев и на том успокоился. О дальнейших планах правителя оставалось только гадать. И неизвестность злила сильнее…
С каждым днем злость только крепла. Карим давно уже не был мальчишкой, подверженным душевным порывам. Умел справляться с собственным нравом. Но впервые оказался настолько беспомощен и зависим от воли другого человека. И ярость его не утихала. Аттабей научился направлять ее в нужное русло. Перестал срываться на слуг, сделался внешне спокоен и проводил много времени в комнате для молитвы. Там его оставляли в покое и не мешали тренироваться. А физические упражнения не только закаляют тело, но и укрепляют дух.
Выбранная им тактика оказалась правильной, и сегодня Малик решился пригласить его отобедать в саду. Не иначе соглядатаи донесли, что гость успокоился и смирился со своим положением. Вот только смирения Лев не знает…
…Высоко стоит солнце. Жар разливается в воздухе. Но в тени высоких деревьев, вблизи бассейна, выложенного разноцветной плиткой, царит прохлада. Накрыт небольшой столик, ждут резные кресла, аромат кофе с кардамоном придает привычным цветочным запахам нотки горечи и пряности. Хороший день. Хорошее время для разговора.
— Как тебе мое гостеприимство, почтенный аль-Назир? — спрашивает Малик, стоит гостю занять предоставленное ему место.
Стража замирает на почтительном расстоянии. Спинами к обедающим, лицом к саду, дабы никто не посмел нарушить покой правителя Сердца Пустыни и того, кого он счел достойным своего внимания.
— Твой дворец прекрасен, а слуги расторопны, — вежливо отвечает Карим и рассматривает того, для кого столько лет берег трон.
Шейх повзрослел. Заострились черты лица, исчезла юношеская мягкость. В глазах появилась острота и жесткость, свойственные любому правителю. А еще в них горел огонь превосходства. Любви к власти. И радости от осознания, что сейчас от него зависит жизнь того, кто некогда управлял его судьбой.
Говорят, люди благородные и великодушные способны на благодарность. Они помнят добро и платят тем же. А вот те, чьи души мелки и пусты, испытывают лишь унижение от помощи, и всегда стремятся отомстить. Даже если мстить не за что…
— Ты наверное гадаешь, отчего я столь настойчиво пригласил тебя в гости, и так долго не уделял внимания?
— Скорее мне любопытно, почему ты пригласил
меня именно сегодня.Ожидание — тоже пытка. И не все могут выдержать ее достойно. Учитель Карима был бы недоволен его поведением, и аттабей почти слышал нотации, сказанные сухим тоном. Но он все же старше и сумел взять себя в руки. А вот Малика учили мало и слишком давно…
В глазах его промелькнуло раздражение, и голос зазвучал резче:
— Прибыл посланник из Аль-Алина. От твоего доброго друга Шарифа аль-Хатум. Его сын болен, и он просит меня оказать поддержку и протекцию для него. Найти лекаря, способного исцелить мальчика.
Нахмурился Аль-Назир, чувствуя неладное, но лишь развел руками.
— Мне жаль, но Великий Звездочет покинул мой дом, и мне неизвестно, куда он отправился дальше…
— Но в твоем доме осталась та, о которой говорят все Девять городов, — прервал его правитель.
Замерло сердце Пустынного Льва. Кольнуло в груди.
— Неужели мой шейх желает, чтобы я отпустил свою жену на край пустыни?
— Разве ты не отпустил ее в пески, чтобы помочь кади? — деланно удивился шейх. — Или слухи правдивы, и дети пустыни украли твою жену, тем самым обесчестив тебя и ее? Но отчего тогда ты не предал ее суду по возвращении? Ах, конечно, я поторопился со своим приглашением, и ты не успел воздать ей по заслугам… Но все легко исправить. Кажется, наказанием за подобное должны быть тридцать ударов плетью на площади…
Карим выдержал взгляд собеседника. И остался спокоен. Перед глазами его стояла пустыня. Барханы, нагретые солнцем. Глаза Адары. Выбор невелик… Отправить ее в Аль-Алин к Шарифу или предать суду как прелюбодейку. Малик нашел его слабое место, и теперь упивался властью.
На мгновение Карим испытал острое сожаление, что много лет назад не последовал совету кади. Но сожалеть уже поздно. Нужно решать, что делать дальше. Как спасти семью и выбраться из города, что стал ему клеткой…
— Господин! — через сад к ним бежал начальник дворцовой охраны. И одного этого хватило, чтобы понять — случилось нечто непоправимое. — Господин! — уже немолодой, рослый мужчина остановился рядом и, тяжело дыша, сообщил: — В городе погром!..
…Погром. Одно слово, и сердце замирает. А затем стучит так, что все остальные звуки меркнут. Горло перехватывает. А руки леденеют. Становится холодно. Откуда-то издалека доносятся голоса. Мужские. Саид и Али что-то обсуждают. Мама переводит взгляд с одного на другого, и на лице ее растерянность. Надира напугана, но смотрит на меня. Ждет. И именно ее ожидание заставляет меня ожить.
— Нужно уходить, — слова срываются с губ и заставляют мужчин умолкнуть. — Нам нужно уходить. В городе нельзя оставаться.
На бунт шейх ответит. И в Сердце пустыни прольется кровь. Много крови. А в неразберихе так легко расправиться с теми, кто неугоден. Я не верю Малику. И знаю, что Карим также ему не верит. Мой муж воспользовался бы шансом. И я должна сделать также.
— Собирайтесь, — Саид отвечает первым. — Берите только самое ценное. Драгоценности. Еду на пару дней. Понадобятся лошади, — он смотрит на Али.
— Они слишком приметны, — тот качает головой. — Лучше мулы. Я отберу надежных людей для охраны.