Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"

Любознательного Мизинчика такой ответ, конечно, не удовлетворил. Он покрутил головой во все стороны, чтобы выяснить, нет ли кого-нибудь поблизости, чтобы еще о чем-нибудь узнать, но все гномы уже разбрелись по своим тропинкам. "Хорошо бы что-нибудь съесть", – подумал Мизинчик, и пошел, было, в дом вслед за Самтыгномом, но, постояв на пороге, передумал и повернул в лес. Не слышно что-то сегодня его жизнерадостного голоска – видно, стихи не сочиняются. Мизинчик впервые с тех пор, как появился на свет, задумался о жизни. Какая она, что в ней главное, зачем он скачет на своем деревянном коне по лесной дорожке, что будет, если и его позовет Судьба и хочет ли он услышать ее Зов?

Прошло несколько дней, потом недель, и вот уже побежали месяцы. Гномы привыкли жить вчетвером. Время от времени вспоминали Побудку, говорили о нем, пытались представить, где он сейчас, что делает, какие совершает подвиги, кого спасает. Колпак собрал весь свой лен, вымочил его в ручье, помял камнями, чтобы стал помягче и разделился на волокна. Чистюля одолел поляну с чернобыльником и углубился в сосновый лес.

Только Самтыгном никак не мог оторваться от своей лебедки у озера. Его тропинка хитроумно петляла вокруг да около и всегда сворачивала к насиженному любителем рыбной ловли участку берега. Даже сбор пахучих трав, ягод, грибов не уводил ее слишком далеко. Вероятно, только тогда можно было бы ее принудить углубиться в лес, если бы в озере перевелась вся рыба или оно пересохло, и Самтыгному пришлось бы искать другое рыбное место. Мизинчик повзрослел, уже не скакал верхом на палке, не летал на облаках, а все больше тянулся к ближним горам. Его тропинка то обследовала темные пещеры, то взбиралась на опасные кручи, то подбиралась к самому выходу на поверхность горячей лавы или кипящего, дышащего паром гейзера. У него даже имя появилось другое. Все чаще гномы стали называть его Скалолазом.

В один прекрасный октябрьский день, весь светящийся последним летним светом и пылающий теплом, удивительно пахнущим незрелой осенью, такое время в народе называют бабьим летом, Мизинчик-Скалолаз не вернулся к ужину. Гномы никогда не садились за стол, если кого-нибудь среди них не хватало. Они ждали опаздывающего до последнего луча солнца, еще проблескивающего из-за горизонта. Как только над лесом сгущались сумерки, они шли искать пропавшего, хорошо зная, что никто не станет без причины задерживаться на своей тропе дотемна, когда лес начинает наполняться звуками, предупреждающими об опасности. Выглянув в окно, за которым синел вечер, быстро насыщающийся темнотой, Чистюля сказал:

– Пора идти, с Мизинчиком беда. Самтыгном, разводи огонь, запаливайте факелы. На тропе Скалолаза уже совсем ничего не видно.

Гномы молча повиновались ему.

Мизинчика было трудно искать, потому что в горах, на камнях, не заметно следов, много всяких трещин, куда можно провалиться, пещер, где легко заблудиться, стремительных речек и водопадов, перебираясь через которые, не дай бог поскользнуться и оказаться в воде – тогда вряд ли удастся добраться до берега, а если и повезет, и вынесет тебя на отмель, то случится это далеко от дома, поскольку скорость несущейся вниз, к равнине, реки огромная.

Гномы договорились держаться вместе, не упуская друг друга из вида, не разбредаясь в разные стороны, как они сделали бы это в лесу. Не привычные к горам, они опасались, что кто-нибудь из них, спасателей, сам попадет в беду. Добравшись по хорошо заметной тропе Скалолаза до подножия Первой Горы, они остановились, не зная, куда идти дальше. На всякий случай покричали хором, позвали Мизинчика – вдруг он где-то рядом, – но отклика не услышали, только горное эхо насмешливо отозвалось их же голосами, глотая окончания слов и, как горошины, рассыпая звуки: Мизин-н-н чи-чи-чи…, ты-ы-ы где-е-е, отзови-и-и…

Осветив факелами скалы и выбрав наиболее удобное место для подъема, гномы гуськом, стараясь точно следовать друг за другом, полезли в гору. Подниматься вверх оказалось непросто, потому что цепляться за выступы в камнях можно было только одной рукой – другая держала факел. Но гора становилась все круче, и факелы пришлось бросить. К счастью, выползшая на небо полная луна осветила склон тусклым мерцающим светом, неярким, но достаточным, чтобы разглядеть выступ в скале, за который можно ухватиться и не сорваться вниз. Гномы карабкались изо всех сил почти по отвесной стене, не зная, где искать Мизинчика. Только тревога за него вела их.

Ко всему еще и неверный лунный свет был погашен невесть откуда взявшейся непроницаемой тучей. Вслед за нею приползла еще одна, более сильная и злобная. Она стала выбрасывать из своей черной пасти длинные стремительные огненные языки, как будто хотела слизнуть соперницу, как жирная жаба слизывает с листа кувшинки зазевавшуюся стрекозу.

– Я больше не могу ползти, - простонал Самтыгном, - мои руки меня не тянут.
– Он прижался кругленьким животом к горе, уронил голову на выпирающий из скалы угловатый камень, закрыл глаза и всем своим видом продемонстрировал, как он изнемог. Колпаку стало жаль Самтыгнома.

– Да, надо отдохнуть, -задыхаясь на подъеме, тяжело вымолвил он.- Вон, кажется, хорошая площадка. И скала сверху нависает. Если начнется дождь, она нас прикроет.

– Нет, надо идти, - возразил Чистюля, самый выносливый из всех гномов, - может, Мизинчику нужна помощь, может, он сорвался с горы и сломал ногу или совсем разбился. Может, он истекает кровью и ему нужна перевязка. Не падай духом, Самтыгном. Давай я тебе помогу. Эх, если бы была веревка!

– Я бы тебе дал веревку,- еле слышно проговорил Самтыгном, - но я не могу ее отвязать - у меня руки держатся за скалу.

– У тебя есть веревка, - обрадовался Чистюля,- что же ты раньше-то молчал. С ее помощью мы двигались бы гораздо быстрее.

– Ты же знаешь, что я запасливый, - гордо похвалил себя Самтыгном,- она у меня вокруг живота закручена.

– А я-то думаю, чего это Самтыгном хоть и потеет, но не худеет, а вроде как даже поправился, - засмеялся Колпак.

– Ничего я не поправился, - обиженно проронил Самтыгном, и голос его звучал уже гораздо бодрее, - просто веревка длинная…

– Где она у тебя тут?
– Чистюля, как паук, быстро карабкаясь по камням, подобрался к Самтыгному.

– На поясе, под рубашкой, - уточнил Самтыгном, но рук от скалы не оторвал, хотя довольно прочно стоял ногами на широком выступе.

– Подвинься, - попросил его Чистюля и, пристроившись рядом, стал осторожно разматывать веревку: важно было не потерять равновесия, - но совсем ее отвязывать от Самтыгнома не стал, а закрепил второй конец у себя вокруг талии и полез вверх. Постепенно веревка натягивалась, и, наконец, стала упругой, как струна. Тогда Чистюля отвязался, конец веревки закрутил вокруг тяжеленной каменной глыбы и завязал одним из своих нераспутываемых узлов.

– Ты лезь, а я буду тебя подтягивать, - крикнул он Самтыгному.

– Не полезу, - заупрямился Самтыгном, - я ничего не вижу.
– Было действительно темновато.

– А ты лови свет молний, - посоветовал ему Колпак, - молния сверкнула - заметь выступ и запомни, где он. А потом лезь до следующей молнии. Молния - заметил…Молния - заметил…

– Молния - заме-е-е-тил, - передразнил его Самтыгном, - как тут заметишь, если они мгновенно тухнут.

– Ладно, - Чистюля принял какое-то решение, - ты видишь ту площадку, о которой говорил Колпак?