Сказки Рускалы. Царица Василиса

Голову окутал дурман, по телу покатилась тревожная дрожь. Мне захотелось не просто окунуться в сон — умереть.

— ...Глаза чернее ночи... косы толще дубов вековых... во лбу месяц... подол звездами усыпан...

Мурлыканье Баюна становилось все тише, дальше. Дрожь сменялась глухим покоем в груди, глаза наливались усталостью.

— ...И не было ее прекраснее в целом свете...

Наверное, я и впрямь умерла. Больше не было меня прежней. Та Василиса Дивляновна, чье сердце сначала рыдало по Яру, чья душа теперь так хотела быть рядом с Кощеем, навсегда сгинула.

Вон же Косиселье, тетка Фекла пироги печет, сейчас пойдет меня с речки кричать к ужину. Ярка в кузнице молотом машет, пот со лба утирает. Может, свидимся вечером — танцы сегодня.

А вон Глухомань бравыми домишками красуется. Досада уже выглядывает в окошко — ждет меня на вечерние посиделки. Малуша в избе хлопочет — снова запасы ведовские пополняла. Теперь и ночи не хватит все по местам рассовать.

Хоромы Кощея в свете зимнего солнца яркими красками переливаются, и царь-батюшка по двору расхаживает. Скоро отправится к обеду — столы уже накрыли, как государь любит, чтобы под блюдами доски скрипели. Теперь это чьи-то воспоминания — не мои, чужие. Да и нет у меня больше памяти. Едва ощутимо резанула острая боль — то любовь, видно. Откликнулось сердце на образ жениха, да поздно. Нет прежнего Кощея, нет и Василисы. Исправить, что натворила — большего и не надо.

Открыв глаза, вдохнула душный воздух. Простоволосая, босая, в льняной рубахе, я стояла посреди горницы. Совершенно пустая комната с печкой в углу: ни лавок, ни стола. За окнами кромешная темнота. Может, ночь? Так и звезд не видать, и шороха не слыхать. Из приоткрытой двери веяло неживым холодом. Горница из моего сна словно болталась в пустоте — тем лучше. Отсюда я смогу дотянуться до чего угодно, хоть до черта лысого, если захочу.

Приоткрыв заслон топки, я глянула внутрь — на первый взгляд ничего особенного, но, если прислушаться, можно услыхать, как тысячи снов перешептываются между собой, решая — встретиться или разойтись. Крепко зажмурившись, сунула руки в печь, прижавшись к беленой стенке щекой. Пальцы перебирали тугие тела извивающихся сновидений, но нужного не находили. Не было среди них того, что обожжет ладони. Что же это, не сдюжили Потап с Баюном? Страшно сделалось. Волнуясь, торопилась хватать сны за хвосты и снова ошибалась.

Руки затекли до самых плеч, душу начинало грызть отчаянье. Уперлась лбом в печную стенку и, зарычав от бессилия, вновь схватила сон почти окаменевшими пальцами. На этот раз показалось, что сунулась в настоящий огонь. Заорав от неимоверной боли, резко рванула добычу на себя. Воля Яра оказалась куда сильнее, чем рассчитывала — так просто затащить его в свой сон не вышло.

Сжав зубы, терпела жар в руках. Из глаз катились слезы, я выла, но не отпускала. Казалось, вместо рук обугленные головешки. Муки прекратились с очередным рывком — вместе с горячим сновидением рухнула на пол горницы, ударившись затылком.

В голове хорошо загудело, но жар в ладонях ослабевал, и я почти не ощущала боли от удара. Сон колдуна бился рядом, словно рыба, вытащенная на берег. Собравшись с силами, я встала на четвереньки и отползла подальше от сновидения. Красная лента сна выжгла в полу причудливые узоры, а затем, растворившись туманом, обернулась бывшим другом.

Стоя на обожженных досках, Яр тяжело дышал. Раздувая ноздри, он беспокойно вертел головой в поисках виновника его появления здесь:

— Ты?! — глаза колдуна сузились в злобном прищуре.

— Вот и свиделись, — я поднялась на ноги.

— Нет у тебя такой силы... не могла ты...

— Еще как могла, — оборвала я, — еще как! Думал, обрел вечную жизнь — можно чего хочешь творить? Как бы ни так, друг любезный! Может, нет у меня великой силы, зато есть желание сжить тебя со свету!

— Повеселила, Василиса Дивляновна, — вдруг заулыбался Яр. — Считай, что оценил твои старания. Ежели покажешь мне путь в царство Кощеево, жизнь тебе сохраню. Дорожку-то мы нашли, да только чары снять не выходит, а ведь знаю, что оставил жених для тебя тропинку. Выдай секрет, не упрямься.

— А соли под хвост не отсыпать, черт мохнатый?

—Охальничать вздумала? Ну, будь по-твоему — все одно рано или поздно сниму чары с пути.

— Ничего ты уже не снимешь, Яр. В мой сон попал и будь уверен — не отпущу.

— Ты чего удумала? — бывший друг заметно напрягся и шагнул назад.

Вести беседу дальше не было ни сил, ни желания — чей сон, тот и хозяин. По жилам растекалось теплое удовольствие. Словно рысь, учуявшая добычу, я мягко ступала босыми ногами по гладким доскам — ближе, ближе к колдуну. На лице Яра мелькнул страх — его слабость, его последняя слабость, может быть, единственная. Там, в Яви, он могучий и безжалостный чародей, забывший со смертью Кощея, что значит достойный соперник. Но не здесь. Остановившись в паре шагов от него, крепко ухватила хвост своего сна и завертела, превращая горницу в путь к Нави. Сруб задрожал, скрипнул и затих. Моя рука беспомощно разжалась, и сон вырвался, растворившись между пальцами.

— Ну нет, Вася, — во взгляде бывшего друга не было больше страха или злобы, только ровное холодное спокойствие, — не будет этого. Просыпайся!

Меня потянуло к стене, дальше от Яра. Прислонившись к бревнам, чуяла, как сновидение переходит в дремоту, грозя раствориться навсегда. Мотая головой, я отбивалась от колдовства. Можно... можно сдюжить! Надо только постараться. Это мой сон, не его!