Сколько ты стоишь?

– Так быстро?
– хмурюсь я.

– Он открыто гулял. Об этом знала вся тусовка. Она просто не стала терпеть.

– Понятно, - откладываю скрепленные листы уголовного дела, - Можно вопрос? Как вам удалось это достать?

– Старые связи, - уходит от ответа он.
– Мои ребята вели ее неделю в городе. Дальше фотографии.

Достаю из прозрачного файла папки снимки Индиры в Алматы. На одной из них она - невероятно красивая - заходит в галерею. Далее на летней террасе сидит с девушкой и девочкой лет десяти. Девочка подсаживается к Индире и обнимает ее. Камера четко уловила идеальный момент, когда закрыв глаза, она крепко сжимает ребенка и блаженно улыбается. На следующей партии фотографий Индира выходит из калитки не примечательного дома, поворачивается и обнимает какого-то высокого мужчину.

– Кто это?
– спрашиваю, указывая пальцем на него.

– Водитель, - объясняет Лев.
– Тот, кто вызвал скорую. У нее очень теплые отношения с ним и его семьей.

Убедиться в этом помогают другие фотографии, на которых следом за ними выходят маленькая девочка и женщина с малышом на руках. Индира садится на корточки и прощается с малышкой, а та обвивает ее шею руками и целует в щеку.

– Что-то еще?

– Ну так, по мелочи, - почесав лоб, отзывается Лев.
– Она патронирует кризисный центр для женщин в Алматы. Тех, кто сбежал от мужей-алкоголиков и абьюзеров. Ежемесячно перечисляет им определенную сумму, иногда навещает.

– Понятно, - тяжело вздыхаю и задумчиво пролистываю оставшиеся материалы.

Вот, значит, какая ты Индра - свободный художник. Как же я ошибся и облажался, как я виноват перед тобой.

После встречи со Львом, спешу в галерею Индиры. Сегодня суббота и я узнал, что она сейчас там, готовит большую выставку. Заехал перед этим в цветочный и взял для нее огромный букет красных роз, потому что она ассоциируется у меня именно с ними. Галерея расположена на первом этаже Жилого комплекса в центре города. Внутри просторно и светло за счет продуманного естественного освещения и правильно подобранных ламп. С широкого коридора попадаю в зал, где выставлены картины какого-то местного современного художника. Не разбираюсь в живописи, но это что это абстракционизм. Засмотревшись на одну из работ, не замечаю, как возле меня нарисовалась незнакомка:

– Простите, мы еще закрыты, - оборачиваюсь на ее голос и вижу высокую, худую девушку в черном деловом платье. Она обращает внимание на цветы в моих руках.

– Дверь была открыта.

– Да, но галерея открывается через час. Или вы к кому-то определенному?

– Я к Индире.

– К Индире?
– заломив бровь, удивляется она.
– У вас назначено?

– Нет. Я…сам, - опускаю глаза на букет.

– Хорошо, пойдемте за мной.

Она разворачивается и ведет меня из одного зала в другой. Комната такая же светлая, но просторней первой. Напротив белой стены Индира с сотрудницей что-то увлеченно обсуждают и девушка показывает рукой на большую картину. Любуюсь ею издалека, забывая обо всем, и главное - о том, что хотел ей сказать. На ней белые широкие брюки и жилетка, черные волосы распущены, губы цвета спелой вишни.

– Индира, к вам тут мужчина…с цветами, - объявляет во всеуслышание девушка.

– Даже с цветами?
– улыбаясь, она поворачивается в мою сторону, но заметив меня тут же меняется в лице.
– А вы что здесь делаете?

Глава 14. Мы не в школе

Индира

– А вы что здесь делаете?
– в недоумении уставившись на Роберта, стараюсь в то же время потушить внезапно вспыхнувшее волнение. Откуда бы ему взяться, если я решила забыть его и эпизод в лифте как страшный сон. И до этой минуты прекрасно с этим справлялась.

– Пришел извиниться перед вами, - смотрит прямо в глаза и стоит на безопасном расстоянии - приличия соблюдает.

– Здравствуйте, Индира.

– Здравствуйте, Хэрр Роберт, - мое лицо не выражает никаких эмоции. Закрываюсь от него, сцепив пальцы в замок перед собой. Моя сотрудница, стоящая рядом с ним, прикрывает рот ладонью, скрывая смех. Чувствую, как и другая возле меня делает тоже самое. Наш гость не слепой и тоже это видит. Ему неловко.

– В русском языке, насколько я знаю, принято говорить гер, - отвечает он бархатным низким голосом.

– Мне больше нравится немецкое произношение, - равнодушно веду плечом.

– Хорошо, - не особо доволен и крепко сжимает челюсти.
– Заслужил.

– Вашей нынешней выдержке и нордическому спокойствию можно только позавидовать, - еще один укольчик от меня.

– Туше, - кивает он, не сводя с меня глаз и поднимая букет из шикарных красных роз.
– Цветы хотя бы примете?

– У меня на них аллергия, - слегка развожу руки в сторону и снова соединяю.

– Не знал, - Роберт хмурится, но переводит взгляд с меня на помощницу. Мои девочки вытаращили глаза, потому что они-то знают - никакой аллергии и в помине нет.

– Вам и не надо этого знать, - насмешливо выгибаю бровь.
– Мне жаль, что вы потратились. Насколько я могу судить по букету, - демонстративно окидываю придирчивым взором крупные красные бутоны, - он очень дорогой. Вы заплатили слишком высокую цену. Жаль.

– Нет, не жаль. Я могу себе это позволить, - басит он своим красивым голосом.

– Не сомневаюсь, - одариваю его ехидной усмешкой, отчего мои девочки прыскают уже в открытую.

– Девочки, - говорю строго, отчего они все понимают и оставляют нас одних.

Дождавшись, когда они уйдут, Роберт приближается ко мне, и благодаря моим шпилькам мы с ним практически на одном уровне. Замечаю, как на скулах заиграли желваки. Мы оба напряжены и он, вероятно, тоже прокручивает в голове события недельной давности, наш стремительный поцелуй в лифте, его обидные слова.

– Даже если вы не возьмете цветы, то примите хотя бы мои извинения, - на тон ниже говорит он, а у меня от смены интонации и вообще от его голоса мурашки по коже побежали. Он, конечно, чертовски хорош в серых брюках и голубой рубашке в тонкую белую полоску, которая сидит на нем идеально и подчеркивает накаченные руки. Коричневый ремень, в тон ему дорогие ботинки, “Ролексы” на запястье и элитный мужской парфюм - вот он немецкий шарм во всей красе. Только я, похоже, не о том думаю.

– Я уже сказала: мне не нужны ваши извинения. И вы зря пришли, хэрр Роберт. У меня выставка на носу и много работы, - отбрасываю волосы за спину, а он негодует.

– Это неправильное произношение…на русском, - мужчина уже держится из последних сил.

– Мне все равно. Я и на казахском могу послать.

– Вы обижены, Индира. Я это вижу, - чуть опускает голову и качает ею.
– И я знаю, что очень виноват…потому что поверил сплетням и слухам.

– Ну что ж, - перебив его, пожимаю плечами, - слухи о моей легкомысленности сильно преувеличены. Но это ничего не меняет.

– И даже мое раскаяние?

Роберт сокращает расстояние между нами, но я не отступаю назад, хотя волоски на коже встают дыбом от его близости. Тело разом напрягается и вспоминает, что было, когда этот мужчина поцеловал меня. Волнение нарастает, и остается только закрыться от Роберта, сложив руки на груди.

– Я не верю в мужское раскаяние.

– В раскаяние или в мужчин в целом?
– еще шаг и остаются крохотные миллиметры. Никто из нас не намерен сдаваться, но у меня уже по венам течёт такой незнакомый и приятный яд, который будоражит и смущает одновременно.