Скопец, сын Неба

– И теперь гностики потребуют твоей смерти?

– Им нет нужды это делать,- с улыбкой произносит Иисус,- и они это знают. Я как они. Никто не свободнее меня. И я принес эту свободу в Израиль!

– Поэтому ты не соблюдаешь субботу и ешь мясо?

– Все - для человека: и суббота, и мясо, и все заповеди. Если ты против человека, то ты против всех его заповедей. Я видел в Кумране монахов, которые окружили всю свою жизнь запретами и ритуалами, но они и на шаг не приблизились к Святому Духу. Голод души не заменишь голодом желудка. Поэтому я ем и пью. Если бы вы умирали, не успев принять Святой Дух, если бы вам было это очень страшно, и продлить вашу жизнь могло бы только мясо, то я убил бы ради вас животное. Вам я дал бы время обрести свободу, а душу животного вернул Святому Духу. Где здесь грех? Где здесь моя несвобода?

Иоанн задумывается. Он не может совместить в себе убийство и безгрешность. Он не хочет умирать! Все античные философы считали человека частью животного мира. Поэтому либо допускалось убивать животных, выпустив из них предварительно кровь, в которой и находилась по их убеждению душа, либо утверждалось вегетарианство. Одни религии разрешали есть мясо, другие – запрещали. Церковь Иоанна признает убийство грехом, но при этом не откажется от мяса. Свое лицемерие она покроет клеветой: животным будет вовсе отказано в душе. Церковь объявит животных такими же бездушными, как растения. Бессмертная фарисейская душа – прерогатива человека. В этой отвратительной казуистике станет возможным убивать и человека: Бог сам разберется с его бессмертной душой.

– В конце концов, - заключает Иисус,- ешь или не ешь, пьешь или не пьешь – это не важно. Ищите свободу, а все остальное приложится. Говорю тебе, Матфей, и всем вам говорю: истинное знание подобно смерти. Оно убивает человека. Я прошел через это. Я – убил человека! И вы сможете, если захотите этого больше всего на свете. Эти двери всегда открыты для вас. Я вам их открыл. Но смотрите же, - строго добавляет он,- не превратите этот чистый источник в грязный водопой! Не давайте святыню псам, а жемчуг – свиньям. Иначе вы построите еще один Храм на земле, где будут топтаться свиньи и командовать псы. Я не строил Храм! Только внутри себя!

Окончив свое наставление, он ложится на спину, скрестив руки на груди, и закрывает глаза, будто действительно умер и не желает, чтобы его дальше беспокоили. Очень скоро его ученики нарушат все эти уроки. Из тела своего Пастыря они сделают Храм. На этом скотном дворе будут пастись рабы Божьи. Иуда в стороне от всех, опершись на ствол ивы, как на спинку стула, достает из своего ящика какой-то пергамент и погружается в записи. Симон с Матфеем отправляются в Аенон за продуктами. Иоанн вдохновенно пересказывает Петру с Андреем притчу о дороге жизни.

– Вдоль дороги к Царству Небесному есть сады и дворцы, и все, что душа пожелает. Но потом идти становится все труднее и труднее, ибо начинаются терновники, горы, пустыни и прочие безжизненные места. Дорога все не кончается, а впереди дремучие леса и дикие дебри, в которых демоны поджидают путников. Губители душ стерегут врата Царства Божьего. Они ненавидят человеков, потому что Бог закрыл им путь в свое царство и поставил двух архангелов с мечами у дверей.

– Иаира демоны увели в омут, - замечает Андрей.- Хочешь сказать, он был близок к Царству Божьему и поэтому демоны погубили его?

– Иаир? Нет, он не мог быть близок к нему! Думаю, - шепотом добавляет Иоанн, бросив взгляд на дремлющего Иисуса,- Господь покарал его за учителя.

– Согласен. Ну, а другие люди отчего беснуются?

– Значит, есть на них грехи. Дети ведь не беснуются! Потому что нет на них грехов.

– Иногда младенцы рождаются уродами, - замечает Петр, - и священник приказывает их удавить. А им за что, если они только родились?

– Ты что, в премудрости Господа сомневаешься? - возмущается юноша.

– Кто я, чтобы сомневаться? - смущенно признается Петр.
– Просто хотелось бы понять это.

– Вот достигнешь Царства Небесного - тогда и узнаешь все ответы.

Он согласно качает головой:

– Так-то оно так.

– А учителя спросить нельзя? - вопрошает Андрей.

– Вот и спроси!

Рыбак сомнительно оглядывается на Иисуса, тот продолжает лежать так, будто умер.

– Потом спрошу. Если не забуду.

– Может, Иуду спросим? - предлагает Петр.

– Что он знает? - пренебрежительно отзывается юноша. - Опять своими подсчетами занимается. Как будто от него их требуют!

– Может, он на будущее…

– Кому нужны его отчеты в Царстве Божьем?

Старшина рыболовецкой артели не одобряет мальчишеского презрения к Иуде и заступается за него:

– Порядок есть порядок. И на небе должен порядок.- Он не может допустить мысли, что в раю царит хаос, праведники делают все, что им вздумается.- Каждый чин знай своё место и своё дело, - заключает он.

Хромой казначей общины, словно услышав этот разговор, как-то отчужденно - оценивающе взглядывает на них, ставит последнюю точку в своих записях и сворачивает пергамент, аккуратно пряча его в эбеновый пенал. Он надевает портупею на плечо и, откинув голову на ствол ивы, тоже задремывает.

Восточный берег Иордана на этом участке чуть выше западного. Ученики Иохонана, собравшиеся у грота отшельника, словно скучающие волчата у своей норы, посматривают свысока на расположившихся в рощице путников. Иоанну хочется крикнуть им: “Наш учитель - сам Христос!” Но ему запрещено это. Такая таинственность юноше даже нравиться, но инкогнито Мессии тяготит его, когда учитель проходит мимо людей без должной чести, как частное лицо. Он тешит свою уязвленную гордость тем, что скоро все узнают Христа и поклонятся ему в ноги. “Недолго вам осталось торжествовать”, - думает Иоанн, с вызовом взирая на противоположный берег. До Пасхи, на которой, он уверен, все откроется, осталось около двух недель. Они идут вершить судьбы человечества! Тысячи и тысячи людей не смели мечтать об этом и только ждали сотни лет. И вот этот день приближается, и он, Иоанн, сын грома, в числе избранных! При этих мыслях его всякий раз охватывает ликование, как бывает у людей в ожидании великого праздника. Но почему учитель не хочет открыться даже Иохонану? Ведь Креститель - его предтеча! Ему можно сказать. И даже взять его с собою, в свиту Мессии.

Возвращаются Симон с Матфеем. На одном из камней они раскладывают купленные в Аеноне продукты. Ученики собираются вокруг этого стола.

– Учитель, - обращается Матфей к отдыхающему Иисусу, - мы принесли еду. Встань, пожалуйста, и преломи хлеб.

Иисус открывает глаза, садится и, осмотрев учеников далеким, сонным взглядом, произносит:

– Пусть отныне Петр преломляет хлеб.

Рыбак смотрит на него с сомнением. Ритуальное право преломлять хлеб всегда принадлежит лидеру собрания. Судья Зеведей преломлял хлеб за всеми столами, где он сидел в последние годы, если только не оказывался в доме более высокого чиновника.

– Я передаю это право тебе, Петр, - подтверждает еще раз Иисус.

Он постепенно выводит себя из их круга, готовя общину к тому времени, когда они останутся без него. Отныне Петр будет преломлять хлеб в их группе, Иоанн благословлять Святым Духом, а Матфей хранить истину. Но только Иуде понятен смысл этих назначений. Для остальных очевидно лишь то, что Мессия объявил Петра своим первым помощником. Позже эта роль Петра будет переосмыслена ими, и Петра приравняют к архангелам, стерегущим рай. А любимый ученик Иоанн будет всю оставшуюся жизнь ждать часа, когда Святой Дух - Параклет вознесет его к возлюбленному учителю.