Скорость. Назад в СССР 3

Только когда небольшая вибрация поколебала морду моего Москвича, я понял, что машина завелась.

Я вылез, открыл капот, чтобы посмотреть, какой у меня стоит двигатель.

Обычный четыреста двенадцатый. Потянув за тросик, вёдший к педали газа, я подал топлива в карбюратор и прислушался к работе поршневой.

Мой двигатель подтраивал. Если бы тональность работы была ровная, стабильная и мощная, то за машину я мог не беспокоиться.

Но тут явно на движок махнули рукой, теперь было важно, насколько сильно он запущен.

Его давно не мыли, и он был покрыт толстыми слоями грязи и копоти.

Потом я осмотрел резину, которая была изношена. Ясно, что состояние «не ахти» какое.

Но все мы, гонщики в Союзе, не имели неограниченного доступа к запчастям и комплектующим, поэтому учились дольше и экономное расходовать ресурс изношенных шин.

Пройдясь по кругу, я взглянул на кузов, он был в нескольких местах затёрт.

Особое внимание привлекла довольно обширная вмятина на правом переднем крыле, которая могла свидетельствовать о проблемах в подвеске.

Закрыв, капот осмотрел все дополнительные застёжки на морде и багажнике.

Найдя общее состояние вверенной мне машины удовлетворительным, на троечку, я мельком взглянул на машины моих коллег-конкурентов.

Они были примерно в таком же состоянии, что немного успокоило меня. Не могу сказать, что я сильно волновался.

А потом сел за руль.

Ладно, старичок, попробуем с тобой не ударить лицом в грязь.

Я погладил Москвич по рулю, бессознательно совершая древний ритуал братания всадника со своим конём.

Не могу сказать, что я сильно волновался.

Осознание того, что я здесь не просто так, здорово отрезвляло.

На кону не медали, а человеческие судьбы, прежде всего моих близких, а также многих гонщиков.

Погода была отличная, видимость на трассе максимальная.

Я дождался своей очереди, сзади на площадку въехал и остановился последний четвёртый гонщик. Все уже успели проехать по три тренировочных круга.

Я проверил ремни и выехал к стартовой линии. Андрей с секундомером в руке встретился со мной взглядам, а потом дал старт, просто махнув рукой.

Я спокойно тронулся, так как этого требовали инструкции, и стал набирать скорость так, словно ехал в городском цикле.

Первая — не очень динамичный разгон, до двадцати километров в час. По ощущениям старичок туповат.

Вторая передача — разгон до сорока километров в час. Так и есть, Москвич не сравнить по набору скорости ни с одними Жигулями, на которых я тренировался и выигрывал гонку.

А вот на третьей передаче меня подстерегала неприятность.

Я попытался переключиться, но из коробки начал доноситься громкий и очень неприятный срежет.

Рычаг коробки совершенно не желал «втыкаться» на своё место.

Каналья, мне пришлось приложить силу, чтобы всё-таки переключиться на третью скорость.

Мда. Приехали.

Но не будем теряться, конечно, состояние машины в гонке очень важно, но будем забывать, старичок, что это ещё не всё.

Есть ещё водитель. Старичок оправился после моего насилия над коробкой и стал резво набирать.

После шестидесяти я переключился на четвёртую скорость.

Глава 24

Но не будем теряться, конечно, состояние машины в гонке очень важно, но будем забывать, старичок, что это еще не все.

Есть еще водитель. Старичок оправился после моего насилия над коробкой и стал резво набирать.

После шестидесяти я переключился на четвертую скорость.

Машина мне досталась с дефектом коробки. То ли ее гоняли в хвост и гриву и не обслуживали, то ли выработался ресурс у изнашивающихся деталей.

К концу первого круга я подъехал накатом на нейтралке.

— Она третью не втыкает вообще, — крикнул я через открытое окно.

— Трассу изучил — езжай давай.

Получил я в ответ.

Странное отношение к машине и гонщику, но мое дело предупредить. Ведь никто не знает, что там с коробкой.

Могло быть что угодно. И синхронизатор, и корзина сцепления.

Во время езды в гоночном режиме коробку могло разнести или совсем заклинит.

Поэтому я кое-как приспособился переключать при понижении с четвертой на вторую за счет торможения.

При повышении все равно приходилось очень медленно отжимать сцепление, чтобы как-то зацепиться за третью передачу.

Но все эти манипуляции чудовищно понижали скорость.

Я вернулся после второго круга к старту и заглушил машину.

— На ней нельзя ездить, тут и так капиталка коробки светит.

— Разве я разрешал останавливаться и выходить? — начал быковать Андрей, — не много ли ты о себе возомнил? Тебе ездить надо, а не болтать.

— Ты меня не хочешь слышать? или совсем оглох от грохота двигателя? Я тебе говорю, она через двести метров встрянет намертво, — отвечал я максимально спокойным тоном, но сохраняя твердость в голосе.

Вот урод. У меня не был цели раздуть конфликт, но и оскорблять себя я не собирался позволять.

— Сядь, сам проедься, если не веришь. Он молча подошел, сел в Москвич, поехал по прямой и после второй скорости столкнулся с той же проблемой.

Тогда он остановился и вернулся назад задним ходом.

— Дайте ему машину. Вот ты, — он тыкнул в ближайшую, — вылезай.

Из второго Москвича нехотя вылез гонщик и уступил мне место за рулем.

— Смотри и эту не сломай.

Я задержал на нем взгляд, но ничего не ответил. Сел в машину под номером «29» и надписью АЗЛК.

— Давай, Стоун, на третий круг. Поехали!

Он махнул рукой и засек на секундомере время старта.

Я тронулся.

К моему удивлению, вторая машина оказалась еще более тихоходной, нежели первая, только без этих сложностей с третьей передачей.

Разница с подготовленными в нашем гараже была столь существенна, что я испытал настоящую гордость за автобазу Академии Наук.

Интересно, они в синдикате все на таких корытах на соревнованиях ездят?

Такое ощущение, что у машины сзади прицеплен парашют, не дающий ей разогнаться как следует.