Скорость

— Так время теряем. Вот в чем дело. И окраска не та получается: хорошо еще в горкоме не знают.

4

Петр пришел домой, когда гостей уже не было. Роман Филиппович, пристально оглядев зятя, негромко спросил:

— Чего же ты запоздал?

— Был у корреспондента центральной газеты, — невесело ответил тот. — Ох и сухарь попался, не размочишь. Рассказывал, рассказывал ему о своем рейсе, а он говорит: ладно, снимок и небольшую информацию передам. И такой тон, будто одолжение делает.

— А ты упрашивал, чтобы всю газету тебе посвятили?

— Я не упрашивал, а просто подсказал, как человеку. Другой рад был бы, а этот…

— Понятно, — Роман Филиппович посуровел и так внушительно покачал головой, что у зятя мигом изменился голос.

— Ну что я сделал плохого? — заволновался он. — Поскандалил с кем, подрался, попал в вытрезвитель? А требовать от корреспондента, чтобы написал обо мне, имею право.

— Да, — вздохнул Роман Филиппович, не отводя прямого взгляда от зятя. — Неблаговидно. Понимаешь? Неблаговидно.

Лицо Петра побагровело. Он резко повернулся и, не сказав больше ни слова, ушел в свою комнату.

Лида еще не спала. Она встала с тахты и, отыскивая ногами войлочные туфли, с тревогой посмотрела на мужа.

— Что случилось?

Ответа не последовало.

— Вы поссорились, да?

— Ты же слышала, — сказал он вызывающе.

Лида действительно все слышала через стену и теперь не знала, как быть и что говорить. Больше всего ей хотелось успокоить Петю, убедить его, что не стоило из-за пустяков расстраиваться. Она так и сказала ему:

— Пустяки ведь. Зачем горячиться?

— Ты так думаешь? — Он снял китель и бросил его на стул. — Это не пустяки, а зависть, да, да, зависть.

— Петя! — воскликнула Лида, испуганно всплеснув руками. — Что ты сказал? Это у моего папы зависть? — Несколько мгновений она стояла, не сходя с места. Потом схватила мужа за руку и зашептала умоляющим голосом: — Нет, нет, Петя, ты не должен так думать. Слышишь? Не должен.

— Но ты же сама знаешь, сколько раз приглашали меня и в редакцию, и на радио.

— Знаю, все знаю. Но ты не можешь обвинять папу, не имеешь права. — Голос ее дрогнул и на ресницах заблестели слезы.

— Да чего ты расстраиваешься? — Он подошел к ней ближе и стал гладить светлые волнистые волосы с завитками на концах.

Она заплакала сильнее.

— Ну извини меня, Лидок, не хотел я. Понимаешь, не хотел.

За полтора года, прошедшие после свадьбы, между ними не случалось ничего подобного. И Петр не мог теперь сразу придумать, как поступить, чтобы унять Лидины слезы. Он то вытирал их своей большой грубоватой ладонью, то прижимался губами к влажной щеке, тихо повторяя:

— Не надо. Слышишь? Не надо.

Глубоко вздохнув, Лида спросила:

— Завтра помиритесь?

— Так я же не ссорился, — объяснил Петр. — Я просто ушел и все.

— И больше не злишься?

— Вот смешная. Конечно, нет.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. Лида вспомнила о письме, достала его из сумочки и, стараясь не выказывать ни малейшего беспокойства, отдала Петру.

— Вот, читай!

Он стоял возле настольной лампы, и Лида хорошо видела, как менялось выражение его лица. Сперва оно было просто удивленным. Потом появилось любопытство. Оно чувствовалось и во взгляде, и в чуть приметном движении бровей. После долгого молчания он сказал задумчиво:

— Странно все же. Очень странно.

— А кто это? — Лида сделала вид, что не догадывается.

— Она, бывшая.

— Очень мило! — У Лиды вспыхнуло лицо и сильно заколотилось сердце. Не в силах больше сдерживать себя, она сердито спросила: — Приглашает, что ли?

— Самолет высылает, — пошутил Петр и опять уставился в письмо. — А все-таки совесть ее мучает.

— Что ж, прояви сердечность, пожалей.

— У нее есть жалельщик.

— А если бы не было? — Лида повернулась и хотела уйти.

Петр взял ее за руку.

— Ты что выдумала? Разве для тебя это секрет? — Он усадил ее рядом с собой на тахту и стал читать вслух, ничего не пропуская: «Здравствуй, Петя! Ты уже забыл меня. Уверена. А я вспоминаю и тебя, и Волгу. Все как во сне. Оправдываться не собираюсь. Слишком виновата. Услышала недавно твой голос по московскому радио и решила поздравить с успехами. Хочется сказать что-то теплое. Но не могу, не имею права. Если не пожелаешь читать письмо, обижаться не буду. Пришлешь ругательный ответ, скажу спасибо. Чуть не написала «твоя». Вовремя опомнилась. Извини».

— Сумасшедшая женщина, — опять возмутилась Лида. — Я бы таких держала в психиатричке.

— И обязательно на цепи, — подсказал Петр.

— Ты напрасно смеешься.

— А ты зря нервничаешь. Разве есть для этого повод?

Лида умолкла. Конечно, никакой причины проявлять нервозность не было. Ведь она до свадьбы знала, что он был женат. Петр рассказал ей все подробно и чистосердечно. Прожили они вместе, кажется, немногим больше года. Потом она увлеклась каким-то приезжим доцентом, не то литератором, не то философом. Приходила домой очень поздно. Кончилось все, как в спектакле, таинственной запиской, оставленной на столе: «Скрывать не могу. Люблю другого. Не жди. Уже не твоя. Р.».

Когда Петр впервые рассказал обо всем этом Лиде, она спросила его: «А ты любил ее?» Он задумчиво покачал головой: «Не знаю». Они сидели тогда в парке. «А меня любишь?» — спросила вдруг Лида и, напугавшись собственной смелости, хотела убежать. Петр поймал ее за руку, притянул к себе и горячо зашептал: «Люблю, очень люблю. Ты не представляешь даже как».

Сейчас, вспомнив эти признания, Лида пристально посмотрела ему в лицо. Нет! Он не обманул. Он — искренний и смелый. Недаром же сегодня за столом Кирюхин, поднимая тост за Петин рейс, сказал, обращаясь к ней: «За вашего орла, за его новые взлеты».

Словно угадав мысли жены, Петр обнял ее, отвел с лица прядь чуть пахнущих духами волос и поцеловал в губы.

— Ты пила вино?

Она виновато улыбнулась.

— Да, немного. Я совсем забыла. А ему понравилось. Не веришь. Послушай!

Дав ей руку, он затаил дыхание и сразу ощутил легкие толчки под ладонью. Ему хотелось, чтобы толчки повторились еще и еще. Но Лида отвела его руку и шутливо погрозила пальцем:

— Хватит. Малышу пора спать. А ты сейчас будешь ужинать.