Скорость

Роман Филиппович молчал. Его поразили последние слова Алтунина, резкость, с которой он произнес их. Сразу возникла мысль, не играет ли тут роль ущемленное самолюбие; пусть, дескать, Кирюхин, чествует Мерцалова, как победителя, а он, Алтунин, покажет этому победителю другое место. Однако Дубков как можно спокойнее спросил:

— А в движении нарушения были?

— Выясняем, — ответил Алтунин и, приоткрыв дверь, велел позвать своего заместителя по эксплуатации локомотивного парка. Через минуту Майя сообщила, что заместитель ушел в отделение.

— Тогда зовите расшифровщиков, — распорядился Алтунин.

Тамара Васильевна вошла в кабинет почти бесшумно.

— Слушаю вас, Прохор Никитич.

— Вы ленту с мерцаловского паровоза расшифровали?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Ее не было, Прохор Никитич. Кажется, не работал скоростемер.

— А Мерцалов докладывал об этом?

Белкина молчала.

— Ясно, — сказал Алтунин. — Вы, Тамара Васильевна, можете идти. Мы разберемся сами.

Дубкову стало жарко. Он распахнул китель и ослабил ворот. Положение явно осложнялось. Все машинисты слышали, как на собраниях и планерках начальник требовал не выезжать в рейс, если не исправен скоростемер. Кое-кто за нарушение этого правила уже получил строгое предупреждение. И сейчас Роман Филиппович недоумевал: «Неужели Петр забыл об этом? А может, скоростемер испортился в пути? Но тогда бы доложить надо. Зачем же молчать!».

В кабинет без стука вошла Елена Гавриловна Чибис. Лицо ее было возбужденным. Серые глаза гневно поблескивали. Увидев Дубкова, она замедлила шаги, подобралась, затем без стеснения развернула принесенную с собой газету.

— Что ж получается, товарищи? Паровоз на кислородной подушке, а Мерцалову гимн славы поют. Поглядите! — Она ткнула пальцем в обведенную красным карандашом статью с ярким заголовком «Машинист-новатор» и стала читать заключительные строчки: «Петр Степанович Мерцалов — человек беспокойный, смелый. Он глядит вперед. На днях, как заявил сам машинист, он пересядет на тепловоз и постарается сразу же перекрыть все свои предыдущие рекорды». Вы только подумайте: он пересядет. Неужели у него…

В этот момент в дверях появился Сахаров. Увидев Дубкова, он радостно воскликнул:

— Вот вы где! А я вас ищу. Ну, как будем отмечать возвращение со съезда: митинг организуем или собрание?

Роман Филиппович не ответил.

Вошедший обвел всех троих удивленным взглядом, насторожился:

— Чего это вы как на похоронах?

Алтунин взял в одну руку изуродованный валик, в другую — газету со статьей о Мерцалове и, как бы взвешивая их, спросил:

— Видите, что получается?

— Знаю, — не задумываясь, ответил Сахаров. — Сейчас только был в цехе, смотрел.

— И как считаете?

— Как считаю? Паровоз, конечно, жаль.

— Только и всего?

Сахаров поджал губы. Было понятно, что вопросы начальника депо ему не по душе. Но все же после небольшого раздумья, он добавил:

— Побеседуем, разъясним Мерцалову.

— А я думаю, что вопрос этот нужно вынести на заседание парткома, — сказал Алтунин, положив газету и валик на стол.

Сахаров спросил грубоватым тоном:

— Кого обсуждать-то, известного машиниста? Вы представляете, Прохор Никитич?

— Да, представляю. Но нельзя же приплясывать на костях локомотивов.

— И это не первый случай у Мерцалова, — вставила Елена Гавриловна. — В прошлом году у него с паровозом была почти такая же история. Потом он превысил скорость на разъезде. А еще раньше…

Сахаров попытался оборвать ее:

— Что вы десятилетние грехи собираете? Разве это партийный подход к делу! — Глаза у него расширились, на выпуклых белках появились красные жилки. Но Елена Гавриловна продолжала вспоминать. Алтунин, глядя на нее, задумчиво покачивал головой, как бы говоря: «Вот видите, откуда нитка тянется».

— Странные вы люди, — возмутился Сахаров, все больше распаляясь. — Надо же понимать, что Мерцалов — гордость и знамя коллектива. Если не уважаете его, то уважайте хоть коллектив.

— А вы уважаете? — спросил Алтунин, подняв голову. И, не дожидаясь ответа, сказал вполголоса: — Не хотите даже вникнуть в существо дела.

— Ну, знаете!.. — Сахаров уперся взглядом в невозмутимое лицо начальника: — Скажите, Прохор Никитич, такой же случай с паровозом возможен, если бы Мерцалов вел обыкновенный состав?

— Ну, возможен.

— Ага, значит дело не в тяжеловесе. Зачем же вы стараетесь принизить новый рекорд?

— Это уже философия. — Алтунин встал, разгадывая дальнейший ход мыслей Сахарова. Затем, прищурившись, сказал:

— Мне ваша позиция понятна. Но я вот что сообщу: Мерцалова накажу немедленно.

Такого оборота Сахаров не ожидал. Он был уверен, что упрямый Алтунин поймет все-таки, что никто не позволит ему расправиться с человеком, которым гордится вся дорога. Поэтому сообщение о наказании Мерцалова ошеломило его. Вначале он не знал даже, как поступить. Потом надел шапку, застегнул пальто и сугубо официально произнес:

— Предупреждаю, Прохор Никитич, самоуправства партком не потерпит.

Постояв еще немного, он круто повернулся и вышел из кабинета.

— Нехорошо получается, — сказал Роман Филиппович, когда дверь захлопнулась. — Выходит, что у начальника депо одна, у секретаря парткома — другая линия.

— Выходит так, — согласился Алтунин. — Он сел к столу, посмотрел на свои крепко сцепленные пальцы, затем повернулся к Елене Гавриловне:

— Что ж, давайте готовить заседание партийного бюро в локомотивном цехе.

— Я уже об этом думала, — ответила Чибис.

— А вам… — Алтунин посмотрел на Романа Филипповича. — Вам придется хорошо разобраться во всем как инструктору. Правда, речь идет о зяте. Я понимаю. Но ничего не поделаешь. Надо определить свое отношение. И тут отходить в сторону невозможно.

Дубков согласно покивал головой и, застегнув шинель, вышел из кабинета.

Чибис вышла следом за ним, но Алтунин вернул ее из секретарской. Плотно прикрыв дверь, сказал почти шепотом:

— У меня к вам просьба есть, несколько необычная. Поговорите, пожалуйста, с нашей секретаршей.