Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— С Майей? — переспросила Елена Гавриловна. — О чем?

— Неужели не замечаете? Одна прическа чего стоит. А ресницы?

— Кошмар! — сказала Елена Гавриловна. — Это какая-то мадам Франсуа на русский манер. Я уже хотела задать ей трепку, да все удерживаюсь. Нервная она очень. Рвет и мечет.

— Тогда с матерью, Тамарой Васильевной, сговоритесь. Рядом сидите. Все-таки женщинам удобнее по такому вопросу.

Елена Гавриловна тяжко вздохнула.

— Не ладят они с матерью. Вот в чем дело. Ссорятся.

— Чего им делить?

— Видите ли, Прохор Никитич. Дочь требует объяснить, почему у нее отчество

одно, а у двух младших братьев другое. А матери, по-видимому, нелегко это сделать. У нее второй муж ведь арестован был и погиб в лагере. А кто отец Майи — тайна. Я спросила как-то, потом пожалела.

— Да-а-а, у каждого свое, — задумался Алтунин. Он посмотрел в сторону секретарской и опять повернулся к Елене Гавриловне. — И как получается странно. Работник она хороший. Дела ведет аккуратно. Исполнительная. И вдруг накрутила, накрасила. Любуйся! Учиться ее надо заставить. Пусть пока на курсы походит, что ли, а потом… Ну, об этом я сам. А вы с ее настроением и с прической разберитесь. Только без шума, спокойно.

— О, нет, я поговорю так, что она запомнит надолго.

— Вот и напрасно. Я потому и прошу вас, чтобы сделать это деликатно.

— Деликатно. Она вон как с матерью ведет себя.

— Тем более, — сказал Алтунин.

— Ну, тогда я не знаю. — Чибис обидчиво повернулась и медленно пошла к двери.

7

Падал снег, крупный, пушистый. Он повисал на деревьях, проводах, толстым слоем ложился на крыши. За какой-нибудь час все вокруг преобразилось. Маленький домик между поворотным кругом и огромным каменным зданием депо походил на волшебную избушку из русских сказок. Но Романа Филипповича сейчас не трогала никакая романтика. Он остановился перед крыльцом, чтобы подышать холодным воздухом. Чувствовалась усталость. Руки и плечи ныли, как после тяжелого рейса. Стучало в висках.

«Эх, дела, дела, — вздохнул Дубков, машинально ловя в ладони снежные хлопья. — Летел из Москвы в хорошем настроении. А тут сразу все спутали».

Снег таял на ладонях Дубкова. Пальцы немели от холода. Но в груди не переставало гореть. Шутка ли: в его локомотивной колонне, где люди хотят жить и работать по-новому, по-коммунистически, произошла такая неприятность. И замешан-то в этой неприятности не кто-нибудь, а зять, Петр Мерцалов. Уж очень щекотливая ситуация.

Отряхнув снег, Дубков вошел в домик. Его мигом обступили машинисты.

— Ну как, Филиппыч, — столица шумит?

— А Кремль? Поди, завел знакомство с министрами? Не слыхал, когда полностью снабдят тепловозами? Уж больно медленно идет дело.

— Да разве только нам нужны тепловозы, — рассудительно ответил Дубков. — Дорог-то в стране вон сколько, и везде просят новую технику.

В домик вбежал Юрий Сазонов. Проворно снял шапку, пригладил шевелюру. Протянув Дубкову руку, он попросил нетерпеливо:

— Угостите, Роман Филиппович, московскими. Пока ехал, истлел без курева. — Торопливо разминая в пальцах папиросу, добавил: — Такой снегопад настиг, в десяти метрах ничего не видно. Да еще перегон-то попался: сплошные предупреждения, особенно у Сырта.

— Перегон известный, — согласился Дубков, пристально оглядывая молодого машиниста. — Когда-то говорили: проведешь состав от Ложков до Моли, съешь пуд соли.

Верно, — улыбнулся Юрий. — Рубаха и сейчас еще мокрая.

В дверях появился Синицын. Он, как и только что вошедший бригадир, вернулся из рейса. Сбоку у него кирзовая сумка, на лице пятна паровозной гари. Здороваясь с Дубковым, он вдруг заметил, что Сазонов мнет в пальцах папиросу. Схватил его за руку:

— Юра, ты что, забыл?

Тот зажал папиросу в кулаке и торопливо сунул в карман.

Роман Филиппович повел на него непонимающим взглядом.

— Отвыкаешь, что ли?

— Нет, — помотал головой Сазонов и кивнул в сторону плаката.

— Ах, вон что! — понял Роман Филиппович. — Стало быть, в помещении не курить и слово «брехаловка» не произносить. Правильно! Согласен! Такой груз тащить за собой не стоит. Да и тепловозы грязи не любят. Они машины чистоплотные. Говорите, что еще?

Сазонов стал рассказывать о том, какие обязательства приняли и по каким возникли разногласия и почему. Все, слушая, молчали. Только Синицын время от времени вставлял колкости. Сазонов не выдержал.

— Чего опять воду мутишь! Вот человек!

Роман Филиппович тоже рассердился.

— Вы что в самом деле? На съезде вон тысячи делегатов присутствовали. На целые семь лет программу составили по всем отраслям. И без этих, без фокусов.

Он сел за стол, придвинул к себе листок с обязательствами, который Сазонов достал из кармана, и начал внимательно просматривать. Пункт о воспитании дружбы и товарищества, очерченный красным карандашом, перечитал трижды, потом перевел взгляд на Юрия.

— А, верно, перегнул ты палку с коллективными походами. Так можно записать — и в баню строем ходить. Веселая дружба получится!

— Снять эту запись, — сказал бритоголовый. Все согласились, Юрий не стал упорствовать.

— Теперь вот что, орлы, — подкрутив усы, сообщил Дубков. — На съезде говорили, что при новых коммунистических отношениях во всем на совесть опираться нужно. Оно так и выходит, если хорошо вдуматься. Кто, скажем, главный мой ревизор, когда я веду состав? Совесть. А с кем я должен советоваться, когда товарищу в глаза правду сказать нужно? Опять с совестью. И обиду на друга погасить должна также совесть.

Кто-то вспомнил:

— Пункт о легком заработке тоже утрясти бы надо.

— Верно, — согласился Дубков и поставил против этого обязательства знак вопроса. — Не с заработком бороться надо, а с тем, чтобы жадность и стяжательство не развивались. Вот в чем гвоздь. И еще, чтобы не было охоты оторваться от товарищей. Теперь мы с вами вроде как за руки возьмемся. Рванется кто вперед, сразу тяни другого. Другой — третьего.

В домике появился отец Юрия Сазонова, маленький, суховатый, с густой сеткой морщин на лице.

— А-а, Роман приехал! Мое почтение! Ты, если хочешь про свой комсомол знать, меня допроси. Доложу наилучшим образом. Распишу, как в документации.

— Давай, давай, Александр Никифорович, расписывай, — сказал Дубков, с радостью пожимая руку старейшего машиниста. — Тебя, я смотрю, не держат ни снег, ни мороз. Ходишь?

— Не хожу, а бегаю, — возразил тот с наигранной серьезностью. — Врачи по знакомству прописали спорт. Вот и рысакую до депо и обратно с заскоком в «брехаловку».

— Эй, эй, батя! — остановил его Юрий. — Гляди на вывеску!

Поделиться с друзьями: