Скорость

Разговаривал он с ней из комнаты дежурного по станции и сейчас находился под впечатлением этого разговора. Как все же странно в его возрасте слышать: «Проша, береги себя» или «Непременно поспи, Проша». Совсем отвык он в одиночестве от таких нежностей. Отвык и огрубел.

Над степью зрели звезды. Рельсы под ними отливали зеленоватым блеском и были видны на большом расстоянии. Где-то далеко-далеко нарастал шум поезда.

«Вот пропущу и тогда посплю», — решил Прохор Никитич. Он попытался вспомнить, что еще наказывала ему Елена Гавриловна, но тут подошел дежурный, суетливый уже немолодой мужчина. Поправляя фуражку, сказал:

— Вы как знали, где ждать. Даю остановку девятьсот десятому.

— Это плохо, — вздохнул Прохор Никитич.

Дежурный пожал плечами и снова убежал в свою комнату, откуда через открытое окно доносились настойчивые звонки телефонов.

То, что начальник депо в этот момент оказался в Тростянке, было не простым совпадением. Он еще утром, когда собирался в поездку, решил непременно побывать на самых ответственных участках и понаблюдать за работой локомотивных бригад.

О девятьсот десятом тяжеловесном Алтунин узнал на одном из разъездов из разговора с дежурным. Новость эта сильно огорчила его. Ведь он ожидал, что начальник отделения примет, наконец, какие-то меры в отношении Мерцалова. И уж если не объявит о них в приказе, то хоть скажет ему, Алтунину. А теперь Прохор Никитич не знал даже, как расценивать тот факт, что Мерцалов опять вел тяжеловесный. Конечно, следовало бы воспротивиться, поднять шум. Но поезд уже был в пути. И Прохор Никитич поспешил в Тростянку, чтобы здесь перед туннелем, пронизывающим Каменную гору, перед крутым поворотом, огибающим затем сыртовые террасы, понаблюдать за действиями машиниста.

В той стороне, откуда подходил поезд, темной скалой возвышался элеватор. Он мешал Алтунину видеть, как рос и надвигался огненный глаз прожектора. А когда голова поезда вынырнула из-за элеватора, Прохор Никитич вдруг понял, что машинист не остановится.

Алтунин посмотрел на выходной светофор. Однако там по-прежнему отчетливо сиял красный зрачок, Мелькнула тревожная мысль: «Неужели спит?» Но раздумывать было некогда.

— Петарды! Давайте петарды! — крикнул Алтунин дежурному. Но пока тот сбегал за петардами, подкладывать их под колеса было уже поздно. Тепловоз поравнялся со зданием вокзала.

Машинист действительно спал. Он сидел в застекленной кабине, будто на ярко освещенном экране. Было видно даже, как покачивалась голова его, безвольно склоненная над рукояткой контроллера.

«Но где же помощник, помощник где? — Стучало в голове Алтунина. Помощник, вероятно, был в машинном отделении и уверенный в зеленой улице спокойно хлопотал возле дизеля.

— Мерзавцы! — выругался Алтунин.

Он представил, как там, за туннелем, навстречу грузовому летит сейчас пассажирский с людьми, которые мирно лежат на полках, не подозревая об опасности. Он представил все, все… И Алтунин ухватился за единственную спасительную мысль. Он вспомнил, что впереди имеется колея, отведенная к Черной горе, прямо к ее подошве. Вспомнил и изо всех сил крикнул дежурному:

— В тупик! Гоните в тупик!..

Дежурный понял его и устремился в свою комнату, чтобы успеть перевести стрелку.

Алтунин стоял на месте, сжимая кулаки и слушая грохот мелькающих вагонов. Он готов был вцепиться в них руками, всем своим существом, чтобы остановить или хотя бы придержать немного, чтоб не дать им сшибиться в страшную бесформенную груду.

Дежурный в последней надежде размахивал сигнальным фонарем…

Но вот, следя за хвостовым огоньком летящего в тупик состава, Прохор Никитич каким-то особым чутьем опытного железнодорожника уловил скрип межвагонных сцеплений. Еще и еще долетел этот приятный, как музыка, звук до его слуха.

«Тормозит, — мелькнуло у него в голове. — Да, да, очнулся и тормозит». По-мальчишески сорвавшись с места, он побежал в темноту. Побежал быстро, быстро, не чувствуя ног. И чем дальше бежал, тем радостнее делалось на душе. У Черной горы была тишина.

Когда тяжело дышавший Алтунин добрался, наконец, до головы остановившегося состава, он увидел настоящее чудо. Тепловоз стоял возле самого опора, где обрывалась колея. Между опорой и тепловозом было не более трех метров. Мерцалов сидел на траве, обхватив руками голову. Его большая неподвижная фигура казалась каменной.

Вокруг было тихо и сонно. Покой нарушали только перепела да неподалеку, возле туннеля, просил пути пассажирский поезд.

24

Когда Лида пришла в депо, там о ночном происшествии знали уже все. Станция Тростянка стала самой популярной. О ней говорили во всех цехах. Ее называли в телефонных трубках. О ней писали срочные служебные записки. Как будто другие станции на дороге перестали существовать.

Чтобы ничего не слышать, Лида не выходила из комнаты. Она сидела над лентами, не поднимая головы.

То, и дело приходили сочувствующие. Каждый старался по-своему успокоить ее и, кстати, узнать, не известно ли ей что-нибудь новое о случившемся.

— Вы не убивайтесь, Лидочка, — сказала ей Белкина. — Главное, что жив остался.

Во второй половине дня приехал, наконец, Петр, усталый, запыленный и осунувшийся. Она смотрела ему в глаза и с нетерпением ждала его первых слов.

— Ну, говори же скорей, говори?

Петр молчал. Он лишь тяжело дышал да ворочал тугими желваками крепко стиснутых скул. Лида вынула из сумки платок и принялась вытирать ему лицо.

— Что же теперь будет, Петя?

— Не знаю, — сухо выдавил он и сунул в рот папиросу. Но тут же выдернул ее и со злостью бросил в открытое окно.

— Я думаю, что все обойдется, — тихо, с сочувствием сказала Белкина. — Вас ведь, Петр Степанович, знают и в отделении, и в управлении дороги, везде знают.

Петр расстегнул китель, опустился на стул, разминая в пальцах вторую папиросу, и повернулся к Белкиной.

— Послушайте, Тамара Васильевна, вы, кажется, хотели посмотреть нашу квартиру?

— Да, хотела, — растерянно кивнула Белкина. — Только вы ведь…

— Приходите сегодня, — сказал Петр.

Тамара Васильевна, посмотрела на Лиду, как бы спрашивая: «Верно это или нет?» И вдруг просияла:

— Хорошо! Спасибо! Я приду! — но тут же опомнилась. — Нет, нет. Я потом… не сейчас…

* * *

Никогда еще Сахаров не входил в кабинет начальника депо так тихо, как на этот раз. Даже сел не рядом со столом, как обычно, а чуть подальше, у стенки.

— Опять был у Кирюхина, — сказал он приглушенным голосом. — Требует судить без всякого промедления.

Алтунин промолчал, задумался.

— Но я лично против такого решения, — категорически заявил Сахаров. — Нельзя забывать, что Мерцалов фигура. Его знают повсюду. И всякая резкая мера может вызвать большой шум.

Начальник депо посмотрел на Сахарова.

— Значит, вас беспокоит шум?

— Не меня, а коллектив, — уточнил Сахаров.

— А вы с коллективом говорили?

У Сахарова мелко задергались губы. В другое время он бы, конечно, не потерпел таких разговоров. Но сейчас ему было не до этого.