Скрытая бухта

Но когда на вилле “Марина” нашли младенца, демон вернулся, чтобы снова завладеть ею, чтобы снова подтолкнуть ее к действиям, – для злобного божества это было частью ее сути, естеством, могущественным и неукротимым.

Зря она позвонила. Может, все сложилось бы точно так же и без ее звонка, но ведь она позвонила – в момент отчаяния, поддавшись панике. После этого действовал уже не человек – эта злая сущность попросту не могла быть человеком. И она никогда не остановится. Разве что сама Хана прекратит существовать.

Она встала и накинула халат поверх ночной рубашки, ей хотелось еще раз встретить рассвет. Стояла тишина. Хана положила на ночной столик короткую записку, подготовленную накануне вечером. Взяла из сейфа все необходимое, медленно проковыляла из спальни, с трудом спустилась на первый этаж. Она испытала удовольствие, проделав это все сама, без помощницы, словно непослушный ребенок, и подумала, что только в раннем детстве, когда еще были живы мать и младший брат, она в последний раз чувствовала себя дома. Эти воспоминания не были оттенены грустью – они были ее прибежищем, ее скрытой бухтой, местом, где ее никто никогда не предавал.

Босиком она дошла до двери Дома герцога, открыла и побрела к выходу. Небо было ясным, и день точно будет чудесным. Мокрая трава под ногами давала почувствовать себя живой и бодрой, куда сильнее, чем за все последние месяцы. Она вышла за железные ворота, закрыла их за собой, не оглянувшись. Пересекла узкую заасфальтированную дорожку и вошла в парк, где был установлен памятник маркизу де Комильяс. Миновала главную аллею, песчаную, усыпанную сосновыми иголками. Прошла еще немного, даже не взглянув на помпезный памятник, и села на деревянную скамью, обращенную к кладбищу Комильяса. Справа от скамьи на скромном постаменте возвышался массивный каменный крест.

Она с наслаждением смотрела на открывающиеся виды: внизу простирались поля, а дальше – бесконечное, живое, вечное море. Там, внизу, под защитой потрясающей красоты ангела, охранявшего кладбище, спал Луис. Ее Луис. Может, она его идеализировала, но лишь память о нем озаряла ее существование. Воспоминание о другой жизни, которой не случилось – то ли по ее собственной воле, то ли по воле демона, неотступно следовавшего за ней. После той встречи в Убиарко, когда они попрощались навсегда, их дороги пересекались едва ли с полдюжины раз, хотя жили они в одном городе. Глядя на Луиса при тех редких встречах, она так и не смогла понять, обрел ли он счастье, но, по крайней мере, ей казалось, что он обрел покой и совесть у него чиста. Это немало. Он умер почти десять лет назад, и когда Хана об этом узнала, она вдруг почувствовала себя самой несчастной вдовой во всем мире – безутешной, бесприютной, неспособной раскрыть истинную причину своей ненависти к жизни и к смерти.

С тех пор она много раз тайно навещала его, сидя вот так, на этой скамейке, – не вызывая подозрений, не плодя сплетни, не спускаясь на само кладбище. Ей так хотелось присоединиться к нему, спастись от демона, с которым не умела совладать. Хана вынула из кармана таблетку цианистого калия, которую хранила столько лет. Она надеялась, что таблетка подействует. В послевоенные годы она участвовала в охоте на нацистов, в ее арсенале была целая коллекция ядов, оружия и секретных документов. Она прожила неплохую жизнь, пусть и очень одинокую. От самого авантюрного периода в жизни, когда они охотились на немцев в Южной Америке, у нее сохранились некоторые привычки: никогда не садиться спиной к двери, а в отеле всегда просить номер на первом этаже – на случай, если придется бежать. Сколько же у нее было разных маний, у этой сумасшедшей старушенции, уставшей от мира, что равнодушно продолжит вращаться, мгновенно позабыв о ней.

Хана подумала о дочери. Поймет ли та ее письмо? Как бы то ни было, Клара сможет жить своей жизнью. Она также оставила коротенькую записку на ночном столике, в которой изложила свою последнюю волю, – ее приводила в ужас сама мысль о том, что ее скрюченное тело может попасть на анатомический стол для вскрытий. Она просто хотела обрести покой и похоронить демона вместе с собой.

Она вспомнила Оливера. Едва тот вошел, она чуть было не лишилась чувств. Как можно не увидеть столь очевидное доказательство?

Она вновь взглянула на каменного ангела, с такого расстояния его черты были плохо различимы, но она знала их наизусть. Безмозглые туристы, начитавшиеся путеводителей, называли его Ангелом-хранителем, который якобы охраняет тех, кто дремлет у его ног, под защитой его раскинутых крыльев. Но она-то знала, что это совсем другой ангел – Аваддон, Ангел смерти, он вышел из бездны, чтобы вершить суд над теми, кто избрал ложный путь, и забрать их в свое царство. Она подумала, что на самом деле никогда не причиняла зла намеренно, и на секунду засомневалась, который из двух ангелов придет за ней – хранитель или губитель, воплощение дьявола. Улыбнулась, принимая худший из вариантов, и отогнала ужас, на миг сдавивший ей грудь. Забормотала, будто странную последнюю молитву, слова, прочитанные ею в последней книге Нового Завета, Откровении: Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Царем над собою она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион [18] .

18

Откровение, 9:1, 9:12. Русский синодальный перевод.

Больше времени она не теряла. Власть Аваддона над ее жизнью должна закончиться и умереть вместе с ней, потому что она знала, что демон связан с ее плотью, ее разумом, ее душой. С самого детства ее сопровождал не кто иной, как ангел бездны. Она знала, что смерть будет практически мгновенной. Проглотила таблетку и улыбнулась. Она готова. Ангел повернулся и посмотрел на нее. Рассек воздух каменными крыльями и пришел за ней. Такой величественный и пугающий. Это происходит на самом деле? Или это предсмертный бред? До Ханы донесся аромат фенхеля, растущего на склонах горы Масера-де-Кастийо, и она ощутила, что наконец-то возвратилась домой. Ангел обхватил ее своими огромными крыльями, и она не смогла понять, кто пришел за ней – ангел-хранитель или же Аваддон из бездны. Но тут нечто новое, какой-то свежий аромат, почти неуловимый, наполнил все ее тело, успокоил, и она перестала думать и перестала бояться, а мир вдруг обратился в тишину и мрак.

Ночь вселяет особые ожидания.

Жаклин Кэри (1964)

Закат выдался особенно сценический. Оливера не было дома – он пошел прогуляться по тропинке, ведущей от виллы к маяку Суансеса, стоявшему на самом краю этого небольшого полуострова, рядом со старинными береговыми укреплениями Эль-Торко. Проведя вечер в библиотеке в надежде найти отголоски прошлого, Оливер наткнулся на информацию о том, что на маяке в гражданскую войну проводились расстрелы, а тела сбрасывали со скалы. Интересно, как далеко может зайти человек в своей жестокости? Понимая, что прогулка займет от силы минут десять, Оливер шагал медленно, радуясь, что сбежал от толпы криминалистов, наводнивших хижину. Там фотографировали каждый квадратный сантиметр, засыпали всю террасу порошком и елозили по нему щетками, чтобы снять отпечатки следов человека, который пытался запугать Оливера, облив его жилище бензином. Поскольку поджога не произошло, было ясно, что задумывалось это не как покушение, а как предупреждение.

Спасибо хоть к полудню журналисты от него отстали. Он недоумевал, как они так быстро узнали о случившемся на вилле “Марина”, притом что о самоубийстве сеньоры Онгайо, произошедшем на рассвете, слух разлетелся только через несколько часов. После того как одному из журналистов поступил звонок с сообщением о трагическом решении легендарной Ханы Онгайо, репортеры поразительно быстро растворились, едва удосужившись кивнуть на прощанье, попрыгали в свои машины и умчались в направлении Комильяса. Оливер предположил, что первые полосы местных газет, за неимением других новостей, на следующий день будут пестреть заголовками о проклятии “ангела виллы «Марины»” и о торжественном прощании с “королевой анчоусов” – успешной бизнес-леди и щедрой благотворительницей. Оливеру понравилась сеньора Онгайо, и ему было жаль ее. Разумеется, она могла оказаться убийцей, но он предпочел не спешить с выводами. Лейтенант Редондо еще не подъехала. Утром она перезвонила ему буквально через несколько минут, сообщила о трагическом происшествии в Комильясе и сказала, что ей нужно поехать на место самоубийства. Вместо себя Валентина отправила на виллу “Марина” капрала Камарго.

За спиной у Оливера остался отель “Замок Суансеса”, действительно построенный в виде настоящего замка на утесе перед Пляжем безумцев. По мощеной дорожке, отделенной от обрыва лишь невысокой деревянной оградой, Оливер подошел к самому краю и посмотрел вниз, где десятки серферов боролись с волнами, а еще больше сидели на песке и слушали инструкторов. Потом перевел взгляд на море – какое же оно мощное и необъятное. Слева от места, где он стоял, море опоясывал вытянутый подобием рукава кусок каменистой суши, заканчивавшийся у мыса Бальота. Оливер сел на деревянную скамью, чтобы полюбоваться величественным пейзажем. Позади скамьи кто-то установил интересную модернистскую статую, нечто среднее между роботом и человеком да Винчи, – тело чуть отклонено назад, руки раскинуты в стороны. Статуя словно отдавалась соленому ветру, палящему солнцу и этой бесконечной морской лазури. Человек, отдавший душу мгновению.