Сквозь ночь

В Челябинске эшелон простоял с утра до позднего вечера. Днем делегацию целинников возили автобусами в обком комсомола, поили в зале заседаний чаем и кормили бутербродами, и снова Анатолий выступал, и лица слушающих уже не расплывались перед глазами, и казалось, что круглые, гладкие слова из статьи в районной газете — это его собственные слова.

Наутро ребята, притихнув, стояли у окон. Медленно вращаясь под перестук колес, назад уплывала ровная белая степь, до самого горизонта утыканная былинками.

— Вот она, целина… — сказал в тишине кто-то.

Анатолий тоже смотрел молча, прищурив светло-голубые глаза и едва заметно улыбаясь уголками губ.

В Кустанае на привокзальной площади было полно народу. Воздух поблескивал морозными искрами, и над людьми от дыхания вздымался туман. Ребята гуськом выходили, останавливаясь на ступеньках вокзала с чемоданами и рюкзаками, ежась от колючего ветра. Старший по эшелону разыскал Анатолия и потащил его за рукав.

На деревянной, наспех сколоченной трибуне было тесно. Какой-то в кожаном пальто спросил у него фамилию, записал. Щелкали фотоаппараты. Пожилая женщина, волнуясь и часто утирая покрасневший нос кончиком платка, говорила приветствие, и человек в кожаном пальто тихо подсказывал: «Мамаша, в микрофон давайте…»

От новоселов отвечал Анатолий. Слова, усиленные громкоговорителями, гулко взрывались в конце площади, прилетали обратно эхом, и он все время слышал себя как бы со стороны.

Когда он спустился с трибуны, какая-то девушка, румяная не то от мороза, не то от смущения, подбежала к нему и торопливо, надрывая бумагу, развернула большой круглый кулек. Анатолий взял у нее букет. Кинооператор с машинкой, похожей на парикмахерский аппарат для сушки волос, крикнул: «Минуточку!»

Машинка застрекотала. Анатолий сжимал и тряс тонкую ладонь окончательно смутившейся девушки, а темно-алые розы на глазах седели, покрываясь инеем.

В первые дни ребята порядком натерпелись от холода и всяких неустройств. Кое-кто волынил. Иные согревались водкой. Анатолий ходил спокойный, гладко выбритый, трезвый, румяный. В областной газете была напечатана корреспонденция о встрече новоселов. На фото Анатолий стоял у микрофона, решительно выбросив вперед руку с зажатой в ней ушанкой.

Директор Шубаркульской МТС, приехавший за людьми, не то в шутку, не то всерьез сказал, щелкнув пальцем по газетному листу:

— Воротынцева мне давайте, нам запевалы нужны… Ну как, — спросил и у Анатолия. — Согласен?

Тот сдержанно улыбнулся:

— А МТС у вас крупная?

МТС оказалась действительно крупная — пятьдесят тысяч одной целины, не считая старопашки. На первое время приезжих разместили как пришлось — многих взяли к себе старожилы, кое-кто ночевал в холодном эмтээсовском клубе. Шла аттестация, комплектовались бригады, в заснеженном дворе ребята, отогревая дыханием коченеющие пальцы, помогали ремонтникам собирать инвентарь. Поселковая почта работала с утроенной нагрузкой, — уборщица тетя Шура приносила ежедневно в контору не менее двух килограммов писем. Однажды она вынула из потрепанной камышовой кошелки, с которой ходила на почту, увесистую пачку, перевязанную шпагатом.

— И все одному! Мысленное ли дело? — пожала она плечами, передавая пачку секретарше.

Письма были Воротынцеву.

Коротенькие и длинные, напечатанные на машинке или написанные шатким детским почерком — все они были об одном: «Прочитали в газете…», «Смотрели киножурнал…», «Гордимся вами…», «Как устроились на новом месте?..», «Напишите, как работается…»

И в конце обязательно: «Надеемся, что ответите».

Но отвечать было некогда, разве что ночью.

Приходили письма и от редакций: «Несколько слов для наших читателей…» Этим он все же отвечал ив конце приписывал: «Если что не так, поправьте. Пришлите газету».

Как-то само собой вышло, что его назначили бригадиром. Директор вызвал его и сказал:

— Давай принимай бригаду.

Он осторожно усмехнулся — иначе и быть не могло.

На следующий день он ходил по мастерской — чистый, подтянутый, чуть-чуть сдвинув набок ладную каракулевую ушанку, и, заглядывая в записную книжку, скупо цедил:

— Молот, ломик, тиски — весь инструмент чтоб был как часы. Как там заправочный инвентарь? Насос, воронки, бочки — без этого не принимаю. Домкрат? Не знаю, где хотите, хоть из-под земли…

Директор пытался было его унять:

— Послушай, надо ведь поровну, ежели нехватка… — Но, поразмыслив, сказал главинжу: — Придется Воротынцева в первую очередь обеспечить. Видели, опять о нем в газете.

Он получил все. С трудом согласился принять один старый трактор, но зато потребовал новый «С-80» вместо «ДТ». Плуги взял тоже только новые, сеялки — узкорядные; забрал единственный тяжелый каток. Со скрипом зачислил в бригаду Рыленкова.

— Мне студенты ни к чему. — И тут же посадил его на разболтанный, видавший виды «ХТЗ». — Давай ремонтируй…

В конце марта он прочитал в областной газете обращение молодежной бригады Григория Спасиченко ко всем трактористам-новоселам. Ему уже приходилось слышать эту фамилию — во время радиопереклички. Спасиченко говорил с женой и трехлетней дочерью, оставшимися на Украине.

Теперь Спасиченко со своей бригадой брался поднять и засеять четыреста гектаров к пятому мая, сэкономить пятнадцать процентов горючего, взять по девятнадцати центнеров с гектара. Обращению была посвящена и передовая статья.

Прочитав все это, Анатолий нахмурился, сунул в карман газету и пошел к директору. Тот уже сидел над передовицей, делая пометки красным карандашом.

— Видите, обставили… — сказал Анатолий.

— Да-а, — протянул директор и постучал карандашом по обращению. — Надо, брат, откликаться.

— Чего там откликаться, — хмуро сказал Анатолий. — Свой голос надо иметь.

Он посмотрел в окно, на блестящие под солнцем лужи, помолчал.

— Давайте пятьсот гектаров, — сказал он, — к первому мая отсеюсь.

— Ого! — сказал директор. — А не сорвешься?

Анатолий молча усмехнулся.

Ежедневно в шесть часов вечера учетчица Юля передавала на МТС суточную сводку. Для этого пришлось научиться многому: замерять площадь и глубину вспашки, подсчитывать расход горючего и семян, заполнять почасовой график, обращаться с радиостанцией «Урожай»…

Дома, в Винницкой области, Юля работала на сахарном заводе и о своей прежней специальности теперь говорила так:

— Я после семилетки в рафинадном цехе работала, наборщицей…