Сквозь ночь

— С Первым маем! — улыбнулся он и приподнял треух.

Анатолий молча наклонился и, зачерпнув воды ладонями, смочил лицо.

— Тпрр! — произнес дед Семениченко. — Не терпится тебе! Видал, бригадир, сколько воды прибавило? Это нам, между прочим, тоже плюс. Как говорится, «сей в грязь, будешь князь».

Анатолий хотел было сказать: «Иди ты, дед, со своими старорежимными поговорками», — но сдержался.

А старик, будто прочитав его мысли, сказал:

— Ты, сынок, на белый свет не обижайся.

— Ладно, — поморщился Анатолий.

Сзади зафырчал трактор. Он обернулся. Магамбетовский «С-80», жирно забирая гусеницами влажную землю, двинулся в степь. За ним, пыхкая дымком из выхлопных трубок, шли Яковенко и Захаров. Рыленковский «ХТЗ» немного задержался, но вот и он двинулся, отбрасывая блестящими шпорами крупные черные комья. За рулем сидел Сунозов. Развернувшись, он помахал рукой. Рыленков, стоя в дверях вагончика, помахал в ответ, и Анатолий увидел, как Юля снизу погрозила ему и крикнула: «Ложись, а то на усадьбу отправим!» Потом она взяла лежавший у кухни тонкий березовый шест и, привязав к нему свою косыночку, подняла и воткнула в землю.

Алый треугольник затрепетал на ветру, пронизанный солнцем.

— Вот теперь видать, что праздник, — подмигнул дед Семениченко.

Он уселся впереди своего бочонка, не спеша свернул цигарку и, закурив, тронул вожжи. Самоходка резво взяла с места, и дед, бренча ведром, покатил за тракторами в степь.

1954

«ЛЕСТНИЦА-ЧУДЕСНИЦА»

1

Алла Чижикова твердо верила в судьбу (преимущественно — в счастливую) и поэтому постаралась не давать волю досаде, когда ее не приняли в институт. «Как суждено, так и будет», — рассудила она, полагая, что умнице судьбе виднее, как поступить с Аллой Чижиковой. Тем более что училась она, по совести говоря, средне, и сама толком не знала, чего ей хочется — быть инженером, учительницей, врачом или артисткой.

Что же касается родителей Аллы, то и они верили в судьбу, но по-своему, по-стариковски, произнося это слово лишь вместе с отрицательной частицей «не».

— Вот Андрюшу с Николашей, слава те господи, выучили, — сказала мать, повздыхав насчет Аллиной неудачи, — дали образование, а тебе, видно, доченька, не судьба…

Месяца три после этого Алла устраивалась, — вернее, ее устраивали отец с дядьями и братьями: водили в заводские отделы кадров к разным начальникам. Начальники приветливо глядели на нее, спрашивали, что она умеет делать, говорили: «А как же, надо, надо» — и все кряду просили заглянуть через недельку-другую.

Наконец в одном месте, на метро, ей дали анкету, в большинстве строчек которой пришлось проставить «нет», «не была», «не участвовала», а еще через месяц, сдав техминимум и получив черную метрополитеновскую шинель и берет, она вышла на работу.

Работа была не ахти какая — дежурить у эскалатора на станции «Комсомольская». Мать, перешивая пуговицы на чересчур просторной шинели, сказала:

— Что поделаешь, привередничать нынче не приходится. Дома баклуши бить тоже не годится. Работа, конечно, чистая, ничего не скажешь, но десятилетки для такого дела кончать… — и, наклонясь, перекусила нитку.

Действительно, дела было на грош — стоять в полукруглой никелированной ограде и глядеть за порядком на эскалаторе: не упал ли кто, не защемило ли чей-нибудь зонт или палку в щели, не ставят ли чемоданы на ступеньки, не задрался ли какой-нибудь выпивший с пассажирами. В случае чего-либо подобного полагалось быстро остановить эскалатор или вызвать дежурного милиционера. Вот и все. Чего уж тут ждать интересного?

Но Алла Чижикова по-прежнему твердо верила, что интересное и хорошее придет в свой, назначенный судьбою час. Над тем же, что такое судьба, что именно скрывается за этим словом, она старалась не задумываться, — получалось нечто очень смутное, вроде господа бога. Но нисколько не сомневалась, что судьба все же есть, существует.

Если иначе, то почему, скажем, готовишься к экзамену, какой-нибудь один билет не успеешь повторить, а он тебе как раз и попадется?.. Примеров можно было привести много, но все это мелкие проделки, шалости, а ведь судьба способна и на другое…

Когда-то в детстве ее — четырехлетнюю — отец в воскресенье взял в первый раз в метро. Кольцевой линии тогда еще не было, станции выглядели попроще, но до сих пор Алла помнила то первое впечатление — чистоту, яркий свет, кофейные и голубые вагоны, теплый подземный ветер, пахнувший нагретой резиной, и особенно лестницу, которая сама везла людей вверх и вниз, «лестницу-чудесницу». Был тогда такой стишок про метро, Алла вытвердила его и читала на утреннике в детском саду.

Теперь она снова вспоминала эти слова, стоя в своей выгнутой полукругом ограде и глядя на бегущий, полный людей эскалатор.

Дежурила ли она вверху, в вестибюле, или же внизу, у выхода на посадку, «лестница-чудесница» всегда бежала ей навстречу; и так как Алла в душе ждала обязательной перемены своей жизни, то она — сперва в шутку, а потом уже всерьез — стала думать, что судьба не зря направила ее именно сюда.

Право же, поначалу это была просто забава, смешная фантазия, чтобы скоротать время. Не так-то легко с непривычки выстоять смену, опираясь спиной и локтями о выгнутую полукругом трубу. Поневоле полезет в голову всякое. И Алла, сунув руки в карманы шинельки и глядя на ровно поскрипывающий эскалатор, фантазировала.

Иногда она представляла себе, как снизу вдруг вынырнет кинорежиссер в мохнатом пальто, в берете с арбузным хвостиком и, завидев ее еще издали, остановится, пораженный. И вот она снимается в новом фильме, «в главной роли Алла Чижикова…». Правда, фамилию придется, вероятно, сменить, но это не беда. Скажем, Алла Соловьева. Или — совсем роскошно — Алла Названова…

Иногда же, стоя внизу, она воображала, как сверху спустится какой-нибудь обветренный светлоглазый моряк с ленинградского поезда, двадцатидвухлетний капитан в большой черной фуражке с крабом, только-только вернувшийся из Арктики и приехавший в Москву получать орден. Не зная, как лучше добраться до центра, он подойдет к ней, чтобы расспросить, и с этого все начнется.

К ней действительно то и дело подходили, спрашивали: «Где пересадка на Дворец Советов?», «Как проехать к Парку культуры?» — и тему подобное. Получив ответ, люди бежали дальше, а она потихоньку посмеивалась над своими выдумками.

Но между тем, подтрунивая над собой, она все внимательнее вглядывалась в «лестницу-чудесницу», и поток людей, заливавший ее с утра до ночи, — поначалу весь на одно лицо — постепенно стал как-то расслаиваться, делиться в ее глазах.

С утра — когда ей выпадала первая смена — на только что пущенном в ход эскалаторе появлялся люд молчаливый, чуть недоспавший. Много небритых; девчата в штапельных пестрых платочках; парни в крохотных кепках, в темных пальто или бобриковых куртках; пригородные ребята в сапогах с низко сдвинутыми мягкими голенищами. Все это было ей хорошо знакомо, ждать чего-либо необыкновенного в этот ранний час не приходилось.

Молча, глядя прямо перед собой, они съезжали нарастающей густой массой, иные, опаздывая, бежали слева по узкому проходу, стуча каблуками, и молча рассасывались по поездам. Затем, после короткого затишья, появлялись другие. Средних лет мужчины в шляпах степенно ехали, держа на весу портфели и читая сложенные вчетверо газеты. Спускались и поднимались наспех припудренные и подкрашенные женщины, успевшие уже накормить и мужчин и детей, — иные тоже с портфелями, иные с сетками, иные с хозяйственными сумками, заменяющими и то и другое. Ехали, положив на поручень руку в перчатке, тщательно завитые секретарши. Бежали, толкаясь и что-то дожевывая на ходу, вечно опаздывающие студенты.