Сквозь тьму

“Проклятый снайпер!” - крикнул один из ункерлантцев, прячущихся в развалинах того, что когда-то было кварталом коттеджей металлургов. “Этот ублюдок прячется, как гадюка, и у него глаза, как у орла. За последние несколько недель он прикончил пару дюжин из нас, может быть, больше”.

“Трахни его”, - сказал Леудаст. “ Трахни его опасной бритвой”. Однако, как бы яростно он ни говорил, он убедился, что не подставил ни одной части своего лица альгарвейскому снайперу.

“Мы должны привлечь нашего собственного снайпера и избавиться от него”, - сказал капитан Хаварт.

“Я ненавижу снайперов, их и наших тоже”, - сказал Леудаст. “Они не собираются менять ход сражения. Все, на что они годятся, - это поджечь какого-нибудь убогого дурака, который где-нибудь на корточках справляет нужду. Силы внизу съедают их всех.”

“Силы внизу пожирают альгарвейцев”, - ответил Хаварт. “Ты можешь приготовить зернохранилище так, чтобы тебя при этом не убили?”

“Я думаю, да”. Леудаст заворочался в своей норе. Конечно же, он смог разглядеть крышу высокого, крепкого кирпичного здания - и алгарвианский баннерет, лениво развевающийся над ним. Леудаст выругался. Вскоре эти красные, зеленые и белые полосы тоже будут развеваться над руинами металлургического завода.

Он направил свою палку на разрушенную мануфактуру, готовый наказать первого из людей Мезенцио, который преследовал отступающих ункерлантцев. Но альгарвейцы оказались слишком опытными в бою для этого. Вместо того, чтобы броситься прямиком в мясорубку, они снова использовали свои метатели яиц, чтобы заставить ункерланцев остановиться. И их пехотинцы двинулись на защитников Ункерлантера не прямо из мануфактуры, а взяли в клещи с севера и юга от нее.

Некоторые рыжеволосые кричали “Мезенцио!” и “Алгарве!” Другие кричали: “Сибиу!” Леудаст видел, что вражеские солдаты, которые подняли этот крик, были необычайно свирепы. Если они попадали к его товарищам, случались плохие вещи. Он повернулся, чтобы выстрелить в них - и так и не увидел альгарвейца, который выстрелил в него.

Луч прошел прямо через его левую икру. Он сделал то, что видел и слышал, как делают многие другие солдаты - он закричал от боли и схватился за себя, забыв обо всем остальном. Мгновение спустя один из его товарищей выстрелил туда в лоб, который тоже закричал. Леудаст услышал его, но лишь издалека. Его боль заполнила весь мир.

Он попытался перенести вес на раненую ногу и обнаружил, что не может.Когда он посмотрел вниз, то увидел две аккуратные дырочки в своей икре, каждая толщиной со средний палец. Некоторые раны от палки заживали сами собой. Не эта: кровь стекала по его ноге из каждой дырки и начала скапливаться в ботинке. Он нащупал кусок бинта, который носил в мешочке на поясе. Его пальцы не хотели ему повиноваться. Он обнаружил, что у него получается лучше, когда он не смотрит на свою ногу. Даже после стольких ужасов на стольких полях сражений вид собственной крови вызывал у него тошноту.

Кто-то крикнул: “Сержанта подожгли!”

“Вы можете двигаться, сержант?” - спросил кто-то еще.

“Я могу ползти”, - ответил Леудаст. Он сглотнул. Белая повязка быстро становилась красной. И перевязка раны не заставила боль утихнуть. Во всяком случае, ему было больно сильнее, чем когда-либо. Он также почувствовал вкус крови во рту; должно быть, он прикусил внутреннюю сторону губы или щеки, даже не заметив.

“Сюда, сержант. Я уведу вас”. Это был Олдриан, наклонившийся к нему. “Вы можете положить руку мне на плечо?” Леудаст не был уверен, что сможет. Когда он попытался, у него получилось. “Идите на одной ноге, если сможете, сержант”, - сказал ему юноша. Леудаст попытался. Он не был уверен, принесли ли его неуклюжие прыжки больше пользы, чем вреда, но Алдриан не жаловался, поэтому продолжал прыгать.

Они не успели отойти больше чем на пару фарлонгов от места настоящей драки, как инспектор с мрачным лицом выскочил из ямы в земле и нацелил свою палку на них обоих. “Покажи кровь”, - коротко сказал он. Он выглядел готовым, даже нетерпеливым, вспылить. Если ни один из них не сможет показать рану, он убьет их обоих за трусость.

Но Леудаст свободной рукой указал на окровавленную повязку на своей ноге. Неохотно кивнув, инспектор махнул тростью двум солдатам, чтобы они шли дальше. Несколько мгновений спустя вокруг них посыпались яйца. Алдриан попытался удержать Леудаста, когда они оба нырнули в укрытие, но Леудаст все равно ударился о икру.По ней пробежал свежий огонь. Он выл, как томящаяся от любви гончая. Он не мог удержаться от воя так же, как не мог бы заставить свое сердце перестать биться.

После путешествия, которое казалось бесконечным, но, несомненно, было менее приятным, они добрались до одного из оврагов, чем побежали вниз к Волтеру. Свежие войска выходили из оврага и направлялись к линии фронта. Другие люди - санитары врачей - приняли заботу о Леудасте от Алдриана.

“Насколько все плохо?” - спросил его один из них.

Он пристально посмотрел на парня. “Я умер на прошлой неделе”, - отрезал он.

Это вызвало смех у санитара, который тщательно осмотрел рану и вынес свой вердикт: “Они могут тебя заштопать. Мы отведем тебя к реке, а потом, я полагаю, переправим сюда тайком сегодня ночью. Ты вернешься к этому ”. Если бы санитар решил, что Леудаст не вернется к этому в ближайшее время, у него возникло ощущение, что они перерезали бы ему горло, чтобы не возиться с ним.

Как бы то ни было, они провели его через овраг, двигаясь против потока людей, поднимающихся от реки. Альгарвейские драконы сбрасывали яйца на овраг, пока они были в нем. Большинство прорвалось с обеих сторон, но парочка добилась ужасных успехов. Нависающие скалы скрывали от внимания альгарвейцев место, где солдаты уложили Леудаста. У него было много раненых солдат для компании.

“Вы отправитесь туда сегодня вечером”, - повторил один из санитаров. К некоторому собственному удивлению, он так и сделал. Когда лодка несла его на юг через Вольтер, он понял, что впервые с начала войны с Алгарве его увели от боевых действий, а не навстречу им. Это почти стоило того, чтобы быть раненым. Почти - боль в ноге говорила о том, что на самом деле ничто не могло стоить того.

Траку бросил на Талсу суровый взгляд. “Стой спокойно, будь оно проклято”, - сказал портной своему сыну. “Будь ты чуточку поменьше - совсем чуточку, имей в виду, - я бы надрал тебе уши, но хорошенько. Как я могу снять с тебя мерки для свадебного костюма, если ты все время дергаешься, как будто у тебя в ящиках стая блох?”

“Прости”, - более или менее искренне ответил Талсу. “Разве ты не был нервным до того, как женился на маме?”

“О, может быть, немного”, - сказал Траку. “Да, может быть, совсем немного. Я полагаю, именно поэтому твой дедушка сказал, что надерет мне уши, если я не буду молчать”.

Взгляд Талсу остановился на рулоне темно-синего бархата, который лежал на прилавке. “Кажется позором тратить столько усилий и денег на наряд, который я почти не ношу”, - сказал он.

“Силы небесные, я надеюсь, ты не хочешь быть парнем, который надевает свадебный костюм пять или шесть раз в течение своей жизни, и каждый раз с разными девушками”, - сказал Траку. “Некоторые из наших аристократов такие - тянутся и хватаются за все, что им нравится. Альгарвейцы тоже такие, за исключением того, что большую часть времени они даже не утруждают себя женитьбой, насколько я слышал ”.