Сладкое королевство

Майя и Диана спят в одной комнате, так что спокойно сажусь между кроватями на стул и беру книгу со сказками.

— А ты можешь лечь со мной? — спрашивает Майя, закрывая ротик ручками, будто стесняется того, что сказала.

— Конечно, милая, — поправляю одеяло и ложусь с краю. — Какую сказку вам прочитать? — смотрю на Диану, а девочка хмурится.

— А можно, я тоже с вами лягу? — спрашивает и губки в улыбку дёргаются, но она явно берёт себя в руки и становится серьёзной.

— Д-да, да, конечно, — распахиваю руки, а Ди переползает на кровать к нам, ложась рядом с сестрой.

Слегка обнимаю обеих и читаю им сказки, которые они просят. Даже не замечаю, в какой момент отключаюсь. Глаза открываю, когда уже светло.

Совершенно не понимаю, что происходит, и где я. Рядом со мной сопит Майя, Дианы нет, а Лёня уставший сидит на краю кровати и наблюдает за нами.

— Доброе утро, — улыбается.

— Где Саша? — и не думаю здороваться, меня сейчас интересует лишь ребёнок.

— В школе. Диана тоже. Кофе хочешь? — встаёт и поправляет штаны.

— Спасибо, не откажусь, — чувствую дикую неловкость, хотя я в этой ситуации не виновата, я же просила не проявлять при детях своих эмоций.

Но чувство такое, будто всё в этой семье неспокойно именно из-за меня. Появилась на чужом пороге и как варвар вторглась в мирную жизнь Смирновых. Становится стыдно, и я всерьёз думаю, что надо уйти. И не просто сегодня домой, а вообще. Уйти и не оборачиваться. Кто я такая, чтобы причинять боль бедной девочке, потерявшей мать?

Глава 27

— Я в ванной положил полотенце и зубную щётку, — сообщает Лёня, когда выходим из комнаты.

— Спасибо, — недоумеваю. — А где ты нашёл Сашу? — спрашиваю осторожно.

— Умывайся, на кухне расскажу, — целует в лоб, а я торможу как лошадь перед обрывом, но Лёня не обращает внимания и уходит в кухню.

Умываюсь, ужасаясь размазанной косметике на лице. Всё-таки не зря мамочки не красятся, вот так уснёшь, пока детей укладываешь, а утром всех пугать будешь. Надо пересмотреть своё отношение к макияжу.

Осторожно вхожу на кухню, Лёня уже налил кофе и поставил кружки на стол. Что-то жарит, судя по запаху, на завтрак горелый омлет. Дёргаю носом и подхожу к плите, заглядывая через плечо Лёни:

— Кулинария не твоё, — констатирую факт.

— Я женился, когда мне было девятнадцать, — хмыкает.

— А… это многое объясняет, — снова поглядываю на сожжённую еду. — Позволишь? — мягко отпихиваю мужчину и занимаю его место.

— Ты не подумай, — упирается ладонью в столешницу, — я не безрукий, просто жена никогда к плите меня не подпускала.

— И правильно делала, — бурчу, высыпая странное блюдо и лопаткой очищая сковороду.

— Ну, как выяснилось, нет.

— Почему это? — оборачиваюсь, а Лёня стоит задумчивый и глядит в пустоту.

— Её не стало, а я манную кашу ребёнку сварить не мог, — кривится. — Знаешь, я и на свидание-то пошёл тогда, год назад, просто потому что понял, что в доме женщина нужна, а не потому, что мне секса хотелось или любви там.

— Тшш, — шикаю, поглядывая на дверь, — вдруг Майя услышит.

— Её комната далеко, а дрыхнет она как медведь в спячке, хоть рядом с ней в полный голос разговаривай.

— И чем же ты напугал ту девицу, что сбежала от тебя? — приступаю к готовке нормальной еду.

Даже не замечаю, как нагло лезу в холодильник и шкафы, достаю посуду и слушаю Лёню.

Мужчина рассказывает, что ничего такого и не говорил. Его коллега сама на свидание намекала, узнав, что он вдовцом стал. Ну а что, симпатичный, хоть и тощий мужик, на хорошей должности, с квартирой. Только вот у женщины взгляды на жизнь современные — чайлдфри, и все дела. Она прямо там, в баре, и заявила, что Лёне не нужна такая ответственность, мол, пусть бабка забирает детей — они же дети её дочери.

Слушаю, а уши в трубочку сворачиваются. Неужели есть женщины, которые готовы вот так отнестись к ни в чём не повинным детям? Воистину говорят: имеем — не храним, потерявши — плачем.

Одним дано, но они не видят ценности, другие мечтают, но не получают желаемого. Я бы, наверное, тоже так подумала, что мне не нужен мужчина с прицепом. Не только же мужчины не хотят разведёнок и вдов с детьми брать. Женщине в этой ситуации тоже не особо весело — взваливать на себя ответственность за чужих детей, то ещё удовольствие.

Но когда тебе не светит перспектива зачать; когда у тебя забирают даже шанс на то, что когда-нибудь, если ты захочешь, то сможешь родить; когда ты лишаешься этого самого выбора — вот тогда начинаешь смотреть на вещи другими глазами.

Ты можешь смириться с тем, что никогда не узнаешь в маленькой девочке своего носа или веснушек, не увидишь в мальчишке свою упёртость. Можешь изводить себя, пробуя всё новые и новые методы, чтобы родить малыша, который будет твоей плотью и кровью, но я точно могу сказать, что ты иначе начнёшь относиться к «чужим» детям, всё чаще ловя себя на мысли, которую говорила моя бабуля — «чужих детей не бывает».

Да, тогда это относилось к временам войны, когда детей просто поездами отправляли куда-нибудь, надеясь, что хорошие люди возьмут их в семью и воспитают. Я думала, что это вынужденная мера. Ведь кто в здравом уме, когда вся страна в опасности, откажет маленькому человечку в куске хлеба и крыше над головой?

Но сейчас, казалось бы, другое время. Ан нет, когда ты окончательно понимаешь, что тебе не суждено услышать смех своего ребёнка, начинаешь искать утешение в чужих детях. Именно это я делаю, когда наблюдаю за счастливыми лицами малышей, для которых оформляю праздничные столы с угощениями.

Их смех и улыбки дарят покой и мне. Я не смогу осчастливить своего ребёнка, но могу принести радость чужим.

— Ну и дура, — бурчу, стискивая челюсти, выкладываю яичницу в тарелку и приступаю к жарке следующей порции.

— Да нет, я могу её понять, — пожимает плечами. — Кому нужен багаж, да ещё и в таком объёме.

«Мне!» — чуть не вырывается у меня, но сдерживаюсь, решая оставить этот вопрос без ответа. Не думаю, что кто-то поверит, что я за какую-то неделю воспылала желанием стать матерью трём девочкам. Максимум получу порцию смеха над своей глупостью.