Славянские древности
Шрифт:
Ныне вопрос славянского погребального обряда совершенно ясен. Основу его в дохристианский период, во всяком случае до той поры, пока мы можем бесспорно или по крайней мере документированно проследить древнюю историю славян, составляло повсюду трупосожжение, так же, как это было и у других соседних арийских народов: литовцев, германцев и галлов. Чужеземные влияния, имевшие место в различных землях, в частности влияние римское и восточное, сказывались лишь в том, что наряду с этим основным обрядом местами появлялись отклонения от него, а именно — наряду с трупосожжением рано появляется и захоронение (с всевозможным устройством могил), а так как с приходом христианства изменение основного погребального обряда произошло не сразу, а постепенно и в различных областях в различное время, то особенно в течение первого тысячелетия нашей эры мы отмечаем период, когда оба основных обряда — сожжение и захоронение — существовали у славян одновременно. Исходя из этого, мы до некоторой степени имеем право утверждать, что в то время у древних славян-язычников практиковались оба обряда, однако трупосожжение в языческий период преобладало и было для него типично.
О том, что славяне до принятия христианства сжигали своих умерших, свидетельствуют данные как археологии, так и истории. Этнография сохранила следы трупосожжения в незначительной степени.
Археологическим подтверждением этого обряда является существование у древних западных и восточных славян многочисленных погребений с трупосожжением, с которыми мы далее познакомимся значительно подробнее. Весьма многочисленны и исторические свидетельства, относящиеся ко всем славянским
735
Подробности см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 228 след.
О полабских славянах св. Бонифаций свидетельствует (под 744 годом), что они сжигали на кострах умерших мужчин вместе с их женами; тем не менее обряд этот на Лабе, видимо, вскоре исчез, так как позднейшие источники подобных сведений о полабянах не содержат. О трупосожжениях у чехов в древнейших источниках свидетельств почти нет. Зато поляки, по свидетельству Титмара, сжигали умерших еще в XI веке, а у южных славян трупосожжение засвидетельствовано в VII веке (при взятии Царьграда в 626 году), и в X веке его засвидетельствовал и Масуди [736] .
736
Bonifacius, Epist. (Jaff'e, Monumenta Moguntiaca, 172); Kosmas, I, 12 (bustum Tyri); Thietmar, IX (VIII), 3; Anon., ed. Mai, Nova bibl. patrum, VI, 432; Mas’^ud^i (А.Я. Гаркави, указ. соч., 136).
У восточных славян трупосожжение в X и XI веках подтверждается рядом восточных писателей, Львом Диаконом при описании битвы у Доростола в 971 году [737] и, наконец, автором древнейшей части Киевской летописи, который прямо говорит, что раньше и даже в его время, то есть в конце XI века, отдельные русские племена сжигали своих покойников на кострах, пепел собирали в сосуд, который ставили затем на столбах при дорогах [738] . У соседних пруссов сожжение умерших засвидетельствовано даже в XIII веке, а в Литве, Латвии и Эстонии еще и в XIV–XVI веках [739] . Если мы сопоставим результаты археологических исследований с этими известиями, то будет очевидно, что славяне практиковали сожжение умерших даже в то время, когда в соседней Германии под влиянием христианства и в результате запрещения Карла Великого [740] оно давно прекратилось. В Чехии умерших сжигали еще в X веке, а местами, вероятно, и в XI веке; в Лужицах — также; у полабян — в VIII–IX веках; на юге — примерно в IX–X веках; у поляков — в XI веке; на Руси некоторые племена сжигали умерших еще в XII, а местами даже в XIII веке.
737
Ибн-Фадлан, ал-Истахри, ал-Балхи, Масуди, Ибн Хаукаль, Ибн-Русте, Персидский географ, Гардизи, а позднее и некоторые другие. См. Гаркави, указ. соч., 111, 115, 129, 136, 193, 202, 221, 259, 264, 265, 276; Гардизи (ed. Bartold), 123; Персидский географ (ed. Туманского), 135; Лев Диакон, IX, 6. См. „Ziv. st. Slov.“, I, 230.
738
Лаврентьевская летопись (ПВЛ, I, 15).
739
Ипатьевская летопись под 1252 годом; Dreger, Cod. Pomeraniae, dipl. № 191; Stryjkowski, Kronika polska XI (Warszawa, 1846, I, 386); Guaguini, De orig. Lith. (Historii Scriptores rer polon., II, 391). В русском переводе Малалы кто-то под 1252 годом также вписал упоминание о трупосожжениях в Литве (Mansikka, Religion, I, 69).
740
См. „Capitulare Paderbornske“ от 785 года, стр. 7, 22.
Таким образом, погребения с трупосожжениями, относящиеся к христианскому периоду, всегда являются языческими, погребения же с трупоположением большей частью являются уже христианскими, однако я не хочу утверждать, что любое погребение с трупоположением в X–XII веках обязательно является христианским. Кое-где обряд трупосожжения под внешним, скорее всего римским [741] , влиянием сменился захоронением умерших еще до того, как сменилась религия. Однако, как мы это дальше увидим, и при захоронениях трупов в могилах, несомненно, сохранилось множество древних языческих обычаев.
741
Римляне и греки перестали сжигать своих покойников в императорский период. В Ольвии, например, в этот период отмечен только 1 % погребений с трупосожжением. В римских провинциях на Дунае переход к простому захоронению падает на III–IV вв. Могилы в Черняхове (IV в.) означают переходный период.
В основном славянский языческий обряд заключался в том, что тело умершего с плачем и пением доставлялось на кладбище, скорее всего к общему кострищу или к отдельной могиле, которая уже была подготовлена. Там из поленьев был сложен костер, на который укладывали покойника в одежде, а иногда и в вооружении, которые он обычно носил при жизни, — непосредственно на костер, или на доске, или в ладье. После этого родственники поджигали костер. Тотчас же по сожжении покойника или на следующий день пепел с обгоревшими остатками костей, оружия и украшений собирали в кучу или складывали в урну, которую зарывали в могилу или ставили, наконец, на могилу сверху на камень или на столб в зависимости от того, какие могилы были в обычае данной местности и рода. В урну вкладывались также и дары, которые должны были служить умершему в загробной жизни. Если покойник был похоронен без сожжения, тело его вместе с принесенными дарами опускали в такую же могилу и здесь же поджигали жертвенный костер, у которого свершалось и первое погребальное пиршество.
Вещами, которые клались вместе с умершим в могилу (обычно еда, некоторые орудия труда и оружие), славянские погребения, как правило, весьма бедны. С этой стороны славянские погребения не могут сравниться с могилами их соседей. Богатые могилы являются у славян исключением.
Этот основной обряд дополнялся и усложнялся рядом других обычаев, которые мы сейчас рассмотрим.
Тело умершего выносили из дому не через двери, а через специальный пролом, сделанный для этой цели, очевидно для того, чтобы душа, пожелавшая возвратиться, не нашла обратно дорогу. Подтверждением этого обычая может служить, например, вынос тела князя Владимира в Берестове в 1015 году, а также большое количество позднейших пережитков этого обычая [742] . При выносе тела и в течение всего пути до кладбища родственники провожали умершего хвалебными речами, а также плачем женщин (жалением). Причем сопровождающие иногда исцарапывали себе лицо ногтями, наносили себе раны, остригали волосы. Эти причитания являлись уже не выражением истинного горя от потери умершего, а обрядовыми, аффектированными, ритуальными стенаниями. Любопытно, что во многих славянских странах этот обычай полностью сохранился до наших дней, а на Балканском полуострове и в России для этой цели до сих пор нанимают специальных женщин-плакальщиц, называемых покайнице, наркаче, плакальнице, жалеющие, плачки. Такие плакальщицы до недавнего времени нанимались также и в Моравии и Словакии. Этот плач и причитания женщин являются в некоторых местах настолько существенной частью погребального обряда, что без них погребение просто невозможно, хотя в то же время оно допускается без церковного обряда. Существование этого обычая в древней Руси подтверждено Киевской летописью под 945 и 969 годами, а у поморян и поляков он засвидетельствован Эббоном и Кадлубеком [743] .
Вместе с тем царапание лица и нанесение себе ран подтверждается древними известиями только на Руси, в Польше и в Чехии [744] .742
Лаврентьевская летопись (ПВЛ, I, 89) и „Ziv. st. Slov.“, I, 244 след.
743
Ebbo, I, 6; Kadlubek (Bielowski, Mon. Pol. hist., II, 182, 268). Об этом упоминают также некоторые русские поучения, кроме того, существует специальное древнее поучение (до сих пор не издано) „Слово св. Дионисия о жалеющих“.
744
Ибн-Русте, Масуди, Гардизи (Гаркави, 264, Rozen, 56 и Bartold, 123); Canaparius, Vita Adald., 2; Kadlubek (Bielowski, lok. cit.). Позднейшие свидетельства весьма многочисленны. См. „Ziv. st. Slov.“, I, 246 след, и Bugiel, Bulletin de la Soci'et'e d’anthropologie, 1925, 122.
Кульминационным пунктом погребального обряда была добровольная или вынужденная смерть оставшейся жены покойника, а иногда и дружины, ему служившей. Об этом свидетельствует ряд древних известий, имеющихся у Маврикия и Льва Мудрого о южных славянах и у Титмара о поляках. Особенно важным в этом отношении является сообщение св. Бонифация, содержащееся в его послании к королю Этибальду [745] . Что касается восточных славян, то ряд арабских писателей указывают на тот же обычай и у них; о женах воинов Святослава в 971 году под Доростолом пишет Лев Диакон [746] . Но наиболее яркое, полное драматизма описание такой «добровольной» смерти жены знатного русского воина где-то на Волге оставил Ибн-Фадлан. При чтении его у нас, однако, возникают некоторые сомнения: действительно ли Ибн-Фадлан рассказывает здесь о славянке и о славянском обычае, поскольку его русский воин, очевидно, сам норманского происхождения [747] . Археологических подтверждений этого обычая найдено мало, и они носят неопределенный характер, так как нельзя доказать, какой смертью умерли женщины, останки которых временами находят в могиле рядом с останками мужчин.
745
Maurik., Strat., XI, 5; Leon, Tact., XVIII, 105; Thietmar, IX, 3; Bonifac. в 59 послании (Jaff'e, Mon. Moguntiaca, 172).
746
Ибн-Русте, Истахри, Хаукаль, Балхи, Масуди, Персидский географ и др. См. А.Я. Гаркави, указ. соч., 125, 136, 193, 221, 265, 270, 276. Mas’^ud^i (ed. Rozen), 55, 56; Персидский географ (ed. Туманского), 135; Leon Diacon, IX, 6. Подробности см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 248–249.
747
См. в словаре Якута слово R^us. Полный текст см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 377.
В действительности «добровольная» смерть, разумеется, не всегда была добровольной. Обычно, особенно в знатных семьях, смерть жены являлась неизбежным следствием устойчивой традиции, согласно которой такая смерть должна была наступить. Женщину, выразила ли она добровольно свое согласие или была выбрана для этой цели, как это красочно описывает Ибн-Фадлан, перед тем как вести на костер, опаивали и таким путем добивались того, что она уже не оказывала сопротивления на костре. Обычай этот, разумеется, не является чисто славянским и засвидетельствован у ряда соседних со славянскими народов: у германцев, литовцев, пруссов, фракийцев, скифов и сарматов [748] . Однако отсюда не следует делать вывод, что этот обычай был перенят именно у них. Он является старым наследием индоевропейского периода. Принесение в жертву господину наряду с женами юношей, коней и собак являлось неизбежным следствием только что описанного обычая и также засвидетельствовано у славян [749] . Интересную особенность этого обычая отметил еще Масуди: в жертву приносилась не только жена умершего мужа — когда умирал неженатый молодой человек, то в жертву приносили девушку, обеспечивая ему таким образом для загробной жизни жену, которой он не имел при жизни [750] . Этот посмертный брак являлся весьма интересным доказательством веры в загробную жизнь, и я не сомневаюсь, что в некоторых обычаях, сохранившихся до сих пор у славян при похоронах молодых людей и девушек, мы должны усматривать пережитки, связанные с этим обычаем, правда, уже значительно ослабленные. Это всегда отголоски свадебных обрядов [751] .
748
См. „Ziv. st. Slov.“, I, 254.
749
„Ziv. st. Slov.“, I, 257–61. В этом отношении также имется много археологических свидетельств (находки в могилах костей лошадей, собак и проч.).
750
А.Я. Гаркави, указ. соч., 129.
751
Я собрал их в „Ziv. st. Slov.“, I, 256.
Другой интересной особенностью древнеславянского погребального обряда является погребение в ладьях. Обычай класть тело умершего в лодку и сжигать его вместе с ней либо насыпать над несожженной ладьей могильный курган часто встречается у северных германцев и балтийских финнов. В частности, известны находки лодок в скандинавских могилах. У славян погребения в ладьях очень редки, и если встречаются, то только на востоке (засвидетельствованы они как письменными источниками, так и археологическими находками, однако последние подтверждены недостаточно), и поэтому весьма вероятно, что этот обычай перешел от указанных выше соседей, в частности, под влиянием скандинавских русов. Кроме того, он засвидетельствован на Руси только в отношении княжеского рода [752] . Первоначально ладья, несомненно, означала всего лишь судно, представленное для загробной жизни. Чем пользовался умерший на этом свете, то же должно было быть в его распоряжении и на том свете.
752
Лаврентьевская летопись, стр. 55, и миниатюра жития Бориса и Глеба (Сильвестровский сборник). См. также описание Ибн-Фадлана (А.Я. Гаркави, указ. соч., 96). Подробнее об этом обычае см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 262 след.
Также под чужеземным влиянием, но на этот раз античным, к славянам в конце языческого периода перешел обычай класть в могилу деньги на дорогу в загробный мир. Это, несомненно, античный обол, дававшийся умершим для Харона, обычай, проникший к славянам по нижнему Дунаю или с берегов Черного моря. Даже в беднейших гробницах древнего Пантикапея, как правило, имеются медные деньги.
У славян этот обычай укоренился настолько глубоко, что многочисленные следы его мы не только находим в погребениях X и XI веков, но он удерживался и много времени спустя; более того, славяне во многих местностях еще и теперь вкладывают деньги умершему в рот или в руку, не понимая первоначального значения этого обычая [753] . Так поступают, например, в восточной Моравии, Словакии, на Украине, в Белоруссии, в Польше и на Балканах.
753
Подробности см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 266.