Сломанный принц

Придурок.

Я снова посмотрел на экран. «В следующий раз, когда ты положишь ананас в пиццу, тебя уволят. Это преступление против природы.»

Я нажал «отправить», прежде чем успел подумать лучше.

На экране появилась метка, что она видела мое сообщение, но она не ответила сразу. Я перечитал свое сообщение и поморщился — мне нужно было поработать над своими извинениями.

Зачем тебе это? Ты хочешь, чтобы тебя оставили умирать в одиночестве, не так ли? — раздался голос моего отца. Он был очень близок к словам, которые он сказал мне, когда я очнулся от пятинедельной комы.

Я хотел бы, чтобы ты умер вместе с ними, чтобы мне больше никогда не пришлось видеть лицо их убийцы, — выплюнул он, как только я пришел в себя.

Тогда я не был уверен, почему; моя память была затуманена, но как только я вспомнил… я вздрогнул. Я был с ним полностью согласен.

Звук вернул меня к реальности; она ответила, принеся немного эха восторга, я не был уверен, что в моей жизни осталось место для чего-то еще.

«Ананас просто неправильно понят. Ты пробовал?»

Легкая улыбка появилась в уголках моих губ. Как она могла заставить меня улыбнуться? Со мной так давно этого не случалось.

«Мне не нужно пробовать, чтобы понять, что это не к месту.»

«Согласна, не согласна.»

Я усмехнулся. Она зажгла это, мне понравилось.

«Я позже принесу несколько книг твоему брату.»

«Почему?»

— Хороший вопрос, — прошептал я экрану.

«Спасибо», — добавила она несколько секунд спустя.

Я посмотрел в окно на ветхую беседку, прежде чем снова повернуться к компьютеру.

«Хочешь заняться садом?»

«Серьёзно? Я бы с удовольствием!»

Я покачал головой; ей требовалось так мало. Я не мог себе представить, что нужно было сделать Франческе, чтобы она так возбудилась. Бриллианты… для этого понадобились бы бриллианты.

Я потянулся за телефоном и позвонил в компанию, с которой у нас был гонорар, чтобы попросить их приехать и сделать то, что им велела сделать экономка.

Я знал, что ей нравится гулять по саду. Дом и другие охранники часто видели её там. Она была цветочницей, вот эта, это было ясно. Вот почему я подозревал, что ей так нравилась кухня. Это был декор моей матери — моей матери… Мое сердце сжалось от болезненного напоминания.

Я встал и подошел к бару. Я был трезвым достаточно долго. Пришло время заглушить боль и воспоминания. После того, как я налил себе тройную дозу виски, я посмотрел на зеркало, покрытое белой простыней. Все зеркала в доме были либо закрыты, либо сняты — ну, кроме одного в комнатах, куда я не собирался заходить.

Я пытался сохранить их некоторое время, как дополнительное напоминание о моих грехах и преступлениях. Каждый раз, когда я смотрел на свое изуродованное лицо, оно напоминало мне о жизнях, которые я отнял.

Три шрама портили мое лицо. Я провел по главному, от левого виска к подбородку — оттянув уголок рта в вечной надутой гримасе. Как уместно. Второй прошел прямо через мой левый глаз, разрезав брови надвое, и спустился к моей челюсти. Эти два шрама встретились посередине моей щеки в злобно-красной букве X. Врач сказал, что это было чудо, что я не потерял глаз. Чудо, как будто я его заслужил. Кусок стекла немного повредил мою роговицу, но это только ухудшило мое зрение в этом глазу, заставив меня теперь носить очки.

Третий прошел через переднюю часть моего левого уха вниз по боковой стороне моей шеи всего в полудюйме от сонной артерии — еще одно чудо, как они сказали. Не более чем проклятие для меня.

Я сделал глубокий вдох, прежде чем сделать большой глоток своего напитка. Я вздохнул от жара, оседающего в моем желудке. Еще через несколько напитков боль уйдет, а вместе с ней и мои сожаления и все, что с ней связано. Я жаждал онемения от алкоголя, ненавидя каждое утро, когда я был достаточно ясен, чтобы снова все это почувствовать.

Я долил себе выпивку и пошёл в боковую комнату, главную библиотеку, выбирая книги для ребёнка, пока я не слишком пьян, чтобы выбрать что-то подходящее по возрасту. Или, может, мне не стоило этого делать; может, он должен знать, насколько жизнь ужасна. Ты рождаешься, живёшь в боли, и если тебе повезёт, ты рано умрёшь.

Я покачал головой; ребёнок находился в социальной опеке, и его родителями были серийные убийцы. Он уже знал, насколько жизнь ужасна.

Я выбрал три книги и посмотрел на потрепанный экземпляр «Бегущего за ветром», который я забрал обратно. Я не был уверен, как эта книга вообще могла оказаться на её полу. Я читал её так много раз и ненавидел то, что она могла это увидеть, что она могла увидеть в моих мыслях.

Я вздохнул, положил её наверх стопки, прежде чем подняться по задней лестнице и оставить книги перед дверью её спальни.

Я глубоко вздохнул; как бы невозможно это ни было, я мог чувствовать ее запах, смесь персика и лаванды — не два аромата, которые я бы соединил, и все же они хорошо сочетались.

Он так отличался от подавляющего дорогого парфюма Франчески и в тысячу раз привлекательнее.

Я покачал головой; мне действительно не следовало туда идти. Во-первых, потому что я не заслуживал помилования, а во-вторых, кто вообще захочет быть со зверем?

Я вернулся в свой кабинет, схватил свой стакан и откинулся за столом как раз вовремя, чтобы увидеть появившееся сообщение.

«Извинения приняты.»

Что я собирался с ней делать?

глава 7

ЛУКА

Я не был уверен, как именно это произошло — ну, да, на самом деле, я знал, как это произошло. Чего я не понимал, так это как и почему я позволил этому случиться. Ежедневные разговоры с пылкой женщиной, которая заботилась о моем доме.

На самом деле она была довольно приличной, лучше, чем я ожидал. Она подала заявку и была нанята из отчаяния с обеих сторон, и все же ей удалось меня удивить. Она следовала правилам… в основном. Она хорошо готовила, содержала дом в порядке.

В четверг она вернулась с книгами, которые дала своему брату, и еще одной пиццей без ананаса на этот раз. Она также принесла мне книгу и еще немного сладостей. Это было так по-детски — кто принес сладости взрослому мужчине? Та женщина принесла, и вопреки всем обстоятельствам это заставило меня улыбнуться, что-то все еще настолько незнакомое для меня, было странно, когда я использовал мышцы, которые я не использовал некоторое время.