Словесное древо

лишь только догадался, что я немного не могу обойтись без его ничтожных услуг, как

показал свои когти. Как только поправлюсь, нужно принять меры, чтобы от него

отделаться, но — Бога ради, побереги себя — отлежись и окончательно поздоровей —

каждый твой час жизни и моей час жизни — здоровья и счастья. Ты это как-то должен

утвердить себе потверже. Я знаю внутренне, что уже три-четыре года назад лежал бы я

на Волковом кладбище, если бы не было в моем сердце тебя — моего индийского

царевича — твоих слов и дыхания. Вот почему и враждебны душе моей чужие втор-

жения (и чужие руки) в любовь нашу. Ненавистью к чужим я защищаю свою жизнь и

самого себя.

Знаю, что такими признаниями я даю тебе полную власть над собой, но сохранит

тебя лебединый ангел от злоупотребления ею. Но когда ты захочешь сознательно и

холодно трезво, чтобы я снял себе угол с (пропуск в машинописи) у безносой хозяйки

Волкова кладбища, ты можешь сделать это почти одним словом. В болезни своей я

жалостно, как озябшая бездомная собака, горько понял это. Еще недавно Коленька

уговаривал меня и предостерегал от этой мысли, но наперекор рассудку я сладко

взрастил ее в своем сердце. Я прошу тебя помолиться Христу за меня, не подбирая

слов, а признаваясь ему в чувствах до конца. Поправляйся — милый.

Н. Клюев.

160. А. Н. ТИХОНОВУ

1930 г. Ленинград

Александр Николаевич! Врачебная экспертиза нашла меня тяжело больным, выдала

мне свидетельство на пожизненную инвалидность по второй группе. Документы, в

ответ на особый запрос Наркомпроса Ленинградскому от-д<елению> Союза писателей,

высланы через Ленсовет по назначению. Московский Союз писателей обещал мне

приложить к моей просьбе о персональной пенсии общее ходатайство, но вот уже пол-

года из Наркомпроса ни дыхания.

Я погибаю от нищеты и тяжелой болезни - помогите мне - справкой или

напоминанием обо мне в Наркомпросе и в Московском Литфонде или где найдете

полезным. Ваши подлинные друзья указывают мне на Вас как на помощь! Сердце мое

и русская поэзия будут Вам благодарны. Низко Вам кланяюсь

Николай Клюев.

1930 г.

161. А. Н. ЯР-КРАВЧЕНКО

4 октября 1931 г. Москва

Пишу второе письмо, дорогой мой. Что с тобой? Очень беспокоюсь. Я приехала

благополучно. Но здесь очень трудно, даже чрезвычайно тяжело устроиться с

комнатой. Можно наудачу в пригородах. Знакомые говорят, что есть красивые места и

зимние теплые дачи. На одну комнату в Москве или иногда в Ленинграде меняют две-

три комнаты с балконом, огородом, деревья под окнами, но очень тяжело с дровами. Я

поместила объявление, было одно предложение на комнату в десять метров — это не

комната, а западня какая-то. И мне стало грустно. Дела мои по-старому. У Керосинкина

гостья из Саратова. Я больше у Нади — у остальных с ночлегом не выходит. Жду

спешно твоего ответа. Вышли первым медицинское свидетельство и посылкой книгу, о

которой мы говорили. Посылай на Керосинкина. Уплати за комнату. Как ты провел

время с химической барашней? Ее ухаживания за тобой, я уверена, не без результатов.

Финал вашего знакомства меня режет на куски. Но что делать? Нужно было ждать

этого. Сейчас я тревожна как никогда. Дров в Москве нет. Обмена нужно ждать, как

173

случая. Подумай покрепче и немедля отвечай. Всё благополучно. Только болею, как ты

приехал. И сколько времени пробыл с химической барышней? Останавливались ли в

Доме крестьянина или только заходили туда на час-два? Отвечай.

Твоя Соловушка.

162. А. Н. ЯР-КРАВЧЕНКО

8 октября 1931 г. Москва

Мой друг, мой нежный друг, люблю тебя — зову, И в сердце у меня, как солнце, ты

сияешь... И если ты со мной, и если ты ласкаешь, Боюсь, что знойный сон недолог —

наяву...

Но если ты вдали — стремлюся за тобой, Печальной памятью черты твои лаская...

Так ива грустная, склоняясь над волной. Лобзает облака зардевшегося Мая...

Получил конверт с письмами, одно из них очень неприятное — тебе бы нужно

предварительно прочитать его. С комнатой ничего не выходит. Вероятно, нужно время,

чтобы устроиться сносно. Но с ночевкой трудно, у Карасин<к>ина всё еще гостья, и

мне спать негде. Напиши, когда приехать к тебе. Я тоскую невероятно! И в таком со-

стоянии не могу ничего делать путного. Повторяю, что нужно время, чтобы устроиться.

Всё ли у меня благополучно в келье? Я тебе писал, что за городом можно легче, но

расходы больше. Прошу тебя, — отвечай немедля! Чем кончить мое пребывание в

Москве? Прошу тебя, напиши, можешь ли ты приехать в Москву? 12 октября гостья у

Коленьки уезжает домой, и ты можешь пожить у него. А в ноябре Кореневы уезжают в

Италию — и у меня есть надежда поместиться в их комнате на время их отъезда,

Понемножку можно подобрать зимнюю дачу в две комнаты недалеко от Москвы, так

напр<имер>, в Серебряном Бору. Без тебя я этого решить не могу и скучаю по тебе

невыносимо. Как быть? Соглашаться ли на комнату в 10—15 метров? Или ждать?

Прошу тебя скупать в Питере газеты, в которых печатаются московские предложения о

перемене комнат, вырезать эти объявления и прислать их мне. В московских газетах

больше ленинградских предложений и наоборот. Мне так говорили. Я очень страдаю и

неустройством, и одиночеством. Клычков каждый день пьяный и поговорить с ним

толком нельзя и т. п. Как только получишь письмо — отвечай. Каждый день дорог.

Посылку получил. Но книгу еще не могу устроить. Ты очень напугал меня своим