Случайному гостю

Я скосил глаза в другую сторону — на темной двери пенала еле заметно рдели отпечатки моих пальцев. «Красный цвет, предупреждение, — подумал я. — Тёмная магия?» Свечи Адвента в венке на столе горели ровно, окутанные чуть заметным голубоватым флёром вокруг пламени — что поделаешь, в доме столько Гостей.

Я вздохнул. Вакса раздраженно мяукнула. Бабушка завершила свои экзерсисы с кладовкой: закрыла её дверь на крючок, обмотала крючок цепочкой и в заключение провела по петлям двери рукой — петли вздрогнули и протяжно заскрипели в потоке белого света, исходящего из бабушкиной ладони. Гости серым вихрем кинулись под половицы.

Бабушка гасит в передней свет и движется в кухню. На плечи её накинут серый шерстяной платок в клетку. Платок такой большой, что я подозреваю в нём бывший плед.

Сейчас, в полутени, в этом платке она напоминает пилигрима, не хватает лишь посоха в руке и раковинки на подоле.

Бабушка ловит мой взгляд и подходит, придвигает маленький стульчик-скамеечку которую мы пользуем, когда надо достать что-то в верхних отделениях буфета, устанавливает стульчик, отодвигая ногой половик. Вздохнув, усаживается на скамеечку, утыканную разноцветными мебельными гвоздями и оттого напоминающую пиратский сундук, и тщательно расправив фартук, а потом плед, говорит:

— Я куплю тебе новую куртку.

Я сажусь, затем пытаюсь встать — получается плохо. Голова у меня сильно кружится.

— Бабушка, — говорю я, — кто это меня так? У меня спина ноет и глаза болят.

— Я, — миролюбиво говорит бабушка. — И, только глянь, как пригодилась сила электрична.

— В следующий раз, значит, будете душить газом? — слезливо спрашиваю я. — Дозвольте, я хоть кошечку возьму с собой в газовню…

— В следующий раз тебя придется прибить, — ласково говорит бабушка. — Ну вставай уже. Я помогу.

…Мы сидим за столом. Светлый круг от абажура еле заметно колышется.

Бабушка сыпет перец с кончика ножа в стакан с томатным соком, я и Вакса внимательно наблюдаем за процедурой.

Закончив, бабушка придвигает стакан ко мне, вместе с тарелкой тушёных овощей. На тарелке кроме овощей здоровенный кусок сыра.

— Поешь, — говорит бабушка. — И послушай.

Я принимаюсь за овощи и понимаю, что голоден.

— Дар, — говорит бабушка, драпируясь в платок, — не подарок. Он не дает — он забирает. Дар имеет власть над тобой, Лесик. Большую, чем можешь ты себе уявить.

Бабушка отталкивает нож, коробок спичек, блюдечко и барабанит пальцами по столу.

— Еще дар, то… груз, ответственность, твой крест.

Выдавив это слово, бабушка мрачнеет, она поддёргивает рукава и надевает очки. Я озадаченно жую овощи — обнаруживаю, что мало помню произошедшее накануне. Бабушка, повертев в руках ниточку, также мрачно продолжает:

— Одтеперь, каждый раз когда тебя находит знание… Дар, одтеперь будь готовый до выбора.

— Выбора? — переспрашиваю я.

— На какую сторону стать, — отвечает бабушка. — Я сделала что могла… Но ты родился такой, с Даром. Я не была там…. Я подъехала позднейше…. А затем та торговля…. Бой.

Она снимает очки.

— Такой счёт, — говорит она. — Столько жизней. Был один выход — скрыть, утаить тебя. И я почти того добилась. Обставила стражей… Крестила…. Шла на такие риски… Матер долороза… И теперь, после всего того, простое глупство, случайность — ты стал заметный, — договаривает бабушка отрывисто, — те видят тебя скрозь [95] и сделают всё…

Она придвигает к себе сигареты, вытягивает одну, раскуривает и, двигая обратно пепельницу, сообщает в клубы дыма:

95

везде

— Сколько я вспокаивала тот Дар, то просто страшно. И ниц не сделала. Такая сила…

— Успокаивали, это вы про отвары? — поинтересовался я. — Правда, страшная сила. Гадость горькая. Особенно, вот то, что на вкус как гвозди. И пахнет гвоздикой.

— То цепь. Оковы. Зворник на дар, — сказала бабушка. — Единое спасение, шанса стать незаметным… простым…

Я помолчал. Вороновские внизу били по трубам в ванной, вызывая воду.

— Значит я просто выпил чужое, ваше… зелье? А какое? — спросил я, уже предчувствуя ответ.

— «Три стихии»… — сказала бабушка и казнила окурок в пепельнице. — Силу трёх стихий… На мне стол до свента. Сила необходима, согласись.

Я чувствую себя неуверенно, мне хочется спрятаться, и я твёрдо знаю, что кто-то у нас в подъезде, на первом этаже, копит деньги на «Жигули» и хранит их в холодильнике.

— Огонь тройной перегонки? Или как? — бодренько спрашиваю я.

— Нет, — печально отвечает бабушка. — Сила трёх, просто сила трёх. Для магии три, то люкс, то самая сила.

Воцаряется молчание. Недалеко, поворачивая к Главпочте, нежно звенит трамвай.

— Лесик, — говорит бабушка, — одтеперь знай — ежели в знании ты задумаешь и исполнишь зло… Я все сделаю, чтобы это продолжения не имело.

— Что, — спрашиваю я. — Правда убьёте?

И овощи стремятся обратно, вверх.

— Только часть тёмную, — отвечает бабушка, и в голосе её слышны все главы «Молота ведьм». Постранично.

— Ну не может же жить половина человека, — трусовато говорю я и отодвигаюсь от стола.

Из темноты возникает Вакса и залезает ко мне на руки, кошка зевает, потягивается и сворачивается у меня на руках в тяжелый уютный клубочек. Через минуту раздаётся хриплое мурчание. Я доел, и бабушкино обещание стало казаться не таким опасным.

— От одного тебя зависит, сколько в тебе тьмы, — замечает бабушка и вынимает из-под платка руки. Я вздрагиваю.

— Лесик, — говорит бабушка, — ты уже, прошу, варьят!!! Безумец!!! Неужели ты подумал, что я смогу тебя убить вот так — просто за столом? Свою кровь?

— Так вы же пообещали, — опасливо заявляю я.

— Так то ведь «если», — отвечает бабушка.

— А как мы будем знать, когда настанет «если»? — спрашиваю я, успокаиваясь.

— Следи за ночью, — уклончиво отвечает бабушка. — Тьма подскажет.

Я задумываюсь. Очередной Гость — дама средних лет, в длинном платье и в чём-то, похожем на чепец, проходит мимо. Легкий холод касается затылка, спины.

— Я что-то лучше их вижу, — выпаливаю я. — Лучше чем всегда, они выглядят как живые!

— Чаще пей чужое, — равнодушно произносит бабушка. — Зобачишь и не такое.

— И как же это, бабушка, вы теперь меня одолеете. С моими силами…

— Но я тут не совсем одна, — ласково замечает бабушка.

— И что, тут все Его ангелы? — деланно тревожно говорю я. Бабушка прячет улыбку в платок и покашливает.