Случайному гостю
Шрифт:
— Евунця!!! — потрясённо сказала бабушка. — На Бога…
— Меня пригласили, — ответила Ева, расстёгивая верхние пуговички на блузке. — Здравствуйте, тётя Лена.
— За стол, — сказала бабушка в ответ и кашлянула в кулак. В венке загорелись ещё две свечи.
— Ты, Гелюня только не сердись… не сердись, — виновато произнесла высокая и хрупкая Сусанна, мелко перебирая лапками по пуговицам жакета и покачивая головой, — но я скажу. Скажу! Тут черезмерно чар!
Тётя Женя, обильно посыпав всё перьями, стянула с себя халат; палку со звездой она отставила в угол.
— Это часть природы кухни! — помолчав, изрекла бабушка и потрогала гемму.
— Прямо как тараканы, — склочно сказал
— Иди и принеси мне книгу, — велела бабушка.
— Старую? — переспросил я и помассировал спину.
— Самую старую, — ответила бабушка. — Евангелию.
И она улыбнулась. Человек в зелёном, стоявший у стола, улыбнулся ей в ответ.
— Без стона и прихотей, — сказала бабушка и поправила прядь. — То мудро. И тяжко.
Она посмотрела на меня и вздохнула;
— Но не будь смутный. И поторопись. Ты вечно тянешь…
Есть три типа колдовства — сон, любовь и вражда.
С некоторых пор мне по-настоящему интересны чары вражды. К сожалению, Старая Книга, в те нечастые случаи, когда мне удаётся сунуть туда нос, высказывается более чем путано и, как мне кажется, неспроста. Ну как можно понять и не принять за издевательства такое: «Завязав узелок, вы легко можете наслать кротов и лесных мышей в сад, чтобы испортить деревья, фрукты и овощи…» В ноябре бабушка забыла Старую Книгу на столе минут на десять, и мне удалось вычитать по-настоящему ужасную вещь — можно лишить человека аппетита, подложив ему под тарелку иглу, которой шили саван…
Старая Книга полна подобных изречений, смутных запахов табака, пороха и крови, завораживающе отвратительных рисунков. Не хватает обложки и оглавления. Недостаёт нескольких страниц. Никогда мне не узнать, кто и когда напичкал ее столькими подробностями. Люблю читать её при бабушке — та, подозреваю, давно бы скормила её кладовке, но и Старая Книга не из простых, по-моему, она мастер по прятанью, абсолютно.
Вот мнение Старой Книги о колдунах, спиритах и прочих ворожеях:
«Такие люди безусловно должны быть уничтожены при встрече, потому что непостоянны, опасны, умны, умеют увлечь и дать собеседнику призрак сиюминутного счастья…»
Не так давно, пока бабушка выясняла по телефону расписание своих дежурств, на краешке страницы, полуприкрытой «Экраном» с влажноокими брюнетками, я прочитал:
«Для благомыслящего человека чары над лягушкою есть совершенный вздор…»
— Вот ты всё шпикуешь [128] и подглядаешь, — прошептала «отсоединившаяся» бабушка мне в ухо, — что, интересно, хочешь там увидеть?
— Заклинательную песню… — браво сказал я и сдвинул «Экран» дальше.
128
шпионишь
— Не иначе, зачаровывать дневник? — поставила вопрос ребром бабушка.
— Ваша ирония неуместная, — отбился я и вытянул шею. Перед тем как бабушка захлопнула Книгу: «Чары хранятся с большою тайною и покупаются дорогою ценою» — успел вычитать я.
Все по-настоящему важные Книги, все они обшиты черным коленкором. В том числе и наше Евангелие — старое и чёрное, с почти стёртым крестом на обложке. Я принёс Книгу Книг и положил её прямо на стол. Все встали. Бабушка торжественно кашлянула в кулак, и открыла Благую Весть. Неля уронила клипсу. Витя с сожалением отставил кувшин с компотом.
— От Йоанна, глава первая, — сказала бабушка и перекрестилась. Кузина Сусанна поскребла
скатерть тёмно-красным когтиком. Через кухню с топотом пробежала Вакса.— Йоанн сказал им в ответ: я крещу в воде; но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете… — прочла бабушка и с треском захлопнула Писание.
— Всё? — удивлённо сказал Витя. — Это уже всё? А где про перепись…
— В горкоме, — сухо заявила тётя Зоня. — Мама, можно кушать?
— Амен, — ответила бабушка. — Ешьте.
— Амен, — протянули мы нестройным хором.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
продолжительная,
в которой делятся, двоятся, забываются и прозревают
При участии фантома и компота
— Печальные сказки хороши зимой…
Синяя с золотом тарелка. Такие же, как и у всех нас, сидящих за столом, столовые приборы — разномастное фра же со стёртыми гербами. Бокал. Высокий тюльпаноподобный бокал, незаметно отливающий на свету вишнёвым, красная стеклянная рюмочка. Все это немного небрежно накрыто старой льняной «серветкой» и стоит на мраморной столешнице буфета. Нас восьмеро за столом; прибор девятый — Случайному Гостю.
Во многом это лишь символ — прибор для отсутствующих родственников, иногда для недавно умерших. Предназначен он также всем, оказавшимся под Рождество в дороге или застигнутым у порога бурей. Никто не знает, кем может оказаться Случайный Гость, если он явится за стол. Хорошо бы он оказался темноволосым парнем. Говорят, это сулит удачу. Впрочем, если в дверь постучит немолодой мужчина и попросит крова и убежища для себя и усталых спутников — женщины, почти девочки, утомлённой долгой дорогой, и крепко спящего младенца — не стоит отказывать. Вот уже две тысячи лет длится бегство в Египет: дорога беглецов пустынна, лёгок узел со скарбом и так тяжка ноша изгнанников. Возможно, когда женщина снимет тёмный платок, вы заметите семь звёзд в её волосах — поклонитесь ей. Но не стоит докучать путникам просьбами и жалобами — места за столом и угощения хватит для всех. Пусть скитания прервутся хоть на ночь, а Мать и Дитя отдохнут — ведь путь их так далёк, и окончится лишь когда последний беженец вернётся под сень родного крова…
Заглянувший в Вигилию может быть знакомым или роднёй. И может быть не совсем человеком, и даже не человеком совсем. Вообще-то гостей должно быть чётное число, а кушаний — нечётное. Блюд должно быть семь, девять, тринадцать…
В эту ночь мы обязаны ждать…
На безымянном пальце левой руки в старину носили обручальное кольцо — считалось, что от этого пальца прямо к сердцу пролегает сердечная вена — «дорога любви». У основания этого самого безымянного пальца у меня родинка — это означает, что я ловко создаю иллюзии, склонен к негативным влияниям и рано овдовею…
— Лесик, — сказала Неля, — заканчивай пальцы разглядывать, пора делиться облатком.
Бабушка, сопровождаемая ароматами табака и «Быть может», обходила стол, раздавая сидящим за ним облатки — тоненькие листки пресного хлеба. Освящённого.
Абажур раскачивался над столом — светлый и радостный, бра над тахтой тихонько звенело подвесками. «Весна» ожила и решила показать балет «Щелкунчик» — в дом советника съезжались гости…
Я сидел рядом с кузиной Сусанной, от неё пахло пудрой, свечками, и бархатом.