Случайному гостю
Шрифт:
забормотал я, чувствуя, что бабушка и корень не уймутся, доколе не загонят под плинтус и меня. И настоящее раскололось…
Старая Книга — да не порвётся шнур из серебра, не лопнет перевязь из золота — называет это Астральной проекцией, но как, я уже говорил, совать нос в Книгу мне не вольно, и я запомнил как смог — «Старательная протекция». Вызывало в памяти диапроектор, с его волшебными картинками на стене и танцующей в луче пылью… В общем, частица меня — фантом, проекция, тень пылинки из луча, неуловимое обличье — оказалась у бабушки за спиной. Бабушка занесла корешок над столом и, по всему видать,
— Mizerere Mere, — тихо оказал я, — как еще может говорить тень. — Mizerere me…
Она повернулась ко мне, к нему, быстро — необычно быстро для себя, а тем более для своих лет. Лицо её плыло в тысячах иных обличий и глаза были древнее всего виденного ими света.
— А то канапа пана кота! [132] — прокричал я-двойник и зажмурился.
Истинный я — худой темноволосый мальчик с разноцветными глазами — вылез из-под стола и увидел занесённую над Проекцией погибель. Стало страшно.
132
палиндром
Помолчав минутку, бабушка сказала:
— Тот кот нечисти не по силам. Такое. Чего-то вас двое?
Так мы и стояли — фантом, бабушка и я… Тоненько свистела печь, потрескивали половицы, растаявшие комочки снега глухо шлёпались о цинковый отлив окна. — Бом… Бом… Бом. Боль. Дар печалил нас.
— Какие заклинания давние тебе известны ешче? — спросила бабушка и заставила «штап» — посох, палочку — раствориться в пропитанном магией полумраке.
Фантом значительно выцвел и состроил загадочную рожу.
«Это вот так я думаю? — угрызнулся я. — С таким вот лицом?»
— Но так что из заклятий ты знаешь? — повторила бабушка и щёлкнула пальцами в сторону фантома — он засеребрился ртутно и покачнулся.
— Не ходить по помытому! — сообщил я-истинный.
— Дурносмех, — повернувшись сказала бабушка. — Развей свою проекцию.
— А как? — обречённо спросил я.
— Вот вопрос прекрасный! Люкс! — обрадовалась бабушка. — Дождала!
— «Почему ты не вынес мусор?» — лучше, — огрызнулся я.
— То ты у ведра спрашиваешь: «А как?», — ласково осведомилась она и чинно уселась в кресло — даже ногу на ногу не закинула.
— Обычно идёт само, — с явным затруднениями сказал мой фантом.
— О! — сказала бабушка. — Таланта! Учился бы хорошему, а то — обгрызаться…
Я сдался.
— По-моему, надо произнести заклятие наоборот, — смиренно сказал я. — Так ведь, бабушка? Задом наперёд то есть…
— Ннадо не! — сказал фантом и дёрнул левым плечом — погружался в молчание…
Бабушка вкручивала сапфир обратно в кольцо.
— Он начнёт таскать твои вещи, потом, книжки, эти ваши… жувачки, марки, всякие часточки — такое, — торжественно сказала она. — А закончит тем, что молча заберёт жизнь! Они молчуны.
— И вы это допустите? — спросил я, стараясь не выказать страх. Бабушка посмотрела на меня — снизу вверх, из комнаты донеслись голоса и музыка — какой-то проигрыш из Щелкунчика.
— Да нет, конечне, — просто сказала она. — И так всюду одни иллузии. То очевиште. Скажи заклятье наодврут и он исчезнет…
— Как там по латыни шнур? — спросил я.
— Фунис, — ответила
бабушка. — И поторопись.Проекция опечалилась.
Судя по звукам из кухни, вот-вот должен был появиться Мышиный Король, не то чтобы в самой кухне — в телевизоре, далёкий и не страшный, но меня всегда волнует этот момент… Может он пройдёт мимо… Ведь может вполне, если солнце ещё не село. Многие магические существа могут быть обнаружены и вызваны лишь в ночное время.
Перед тем как открыть дверь, бабушка оглянулась на меня.
— Вот из-за тех чар! — досадливо сказала она и подернула рукав, я непонимающе поморгал на неё. — Всё путаю, — сказала она, — не та уже память.
Бабушка открыла дверь — на порожке сидела взъерошенная Вакса; мы вдвоём уставились на кошку.
— Дай пройти, кыса, — задумчиво сказала бабушка, и поправила гребень в волосах.
В ответ кошка издала хриплый крик и укрылась в комнате…
Бабушка развернулась спиной к косяку, к противоположному прислонился я, над нами покачивался помандер — отчётливо пахла гвоздика в нём.
«Изгоняет зубную боль», — вспомнилось мне.
— Кот мяукнул в третие… — прошептала бабушка. — Я, Лесик, что-то такое сказала в комнате. Важное.
— Вот это по настоящему хороший вопрос… — ядовито ответил я.
Кузина Сусанна задумчиво жевала пирожок-ушку и разглядывала одновременно нас в обрамлении дверного косяка и Щелкунчика в телевизоре.
— Позднейше… — сказала бабушка. — После того… Что-то самое важное…
Я обернулся в комнату — Вакса взобралась на стол и, освещенная со спины тусклым ночником, наблюдала, как истончается, угасая, мой двойник. Мы встретились взглядом — почти обесцветившийся близнец глянул на меня. И, прощаясь с этим светом, прошептал или скорее выдохнул: «Иллюзия…».
«Иллюзия как есть, — удовлетворённо подумал я. — Развеялся…»
Родственники занимались откровенным чревоугодием — карп, селёдка и копчёная рыба пали в неравном сражении. Витя доедал соус — кофейной ложечкой.
— Нуу, мы вас заждались уже!!! — сказала тётя Женя. Она, за компанию с Нелей, нанесла «Констанции» ощутимый урон. — Где вы ходите? Вот ты, мама, подумай, — в детстве Рождество не отмечали, а сейчас — собрались. Всё меняется…
— Так, расслабились, — сказала тётя Зоня и оперлась рукой о стол. От еды и тепла она зарозовелась, снопик кудрей вырвался из резинки. Природная моложавость взяла верх над склочным характером, и в чёрном своём свитерке с простенькими бусиками на шее, тётка казалась мне прерафаэлитской мадонной — томной, замкнутой, ранимой и насмешливой.
— Так вкусно и весело. Как раньше…
— Приходи почаще, — сказала ей сестра.
— Что, на каждую Вигилию? — спросила тётя Зоня. — Как та женщина, говорит: «Не приду больше — у вас то Рождество, то Пасха…»
— А в кемпинге щас дифкотека, — расстроенно сказала Яна. — Меня бы мальчик приглафил.
— Мог и передумать, — ввернула Неля.
— И света могло бы не быть, — убедительно проговорил Витя в стакан с компотом.
«Весна» расправилась с новостями, в которых советские инженеры что-то изобрели, американцы завидовали им, на Британию обрушились невиданные метели, а Эфиопию и вовсе — поразил голод, и продолжила «Щелкунчика». Бабушка вернулась за стол и смотрела на гостей.