Случайному гостю

— Чайник! — возвестила бабушка и отправила меня к плите почти без помощи рук.

В этот момент в кухню вернулась Ева. В руках у неё матово-чёрным переливался кусочек ткани.

— Можем поиграть, — сказала она и по ногам нашим потянуло сквозняком. — Попрыгать. Я, кстати, так и не нашла, чем резать…

— Я первая, — сказала Неля. — Где, бабушка, наши ножницы? Я тут ими нагар срезала…

Бабушка оторвалась от пенала. — Посмотри под телевизором, — задумчиво произнесла она и опять приникла к ореховой двери.

— Мама, шкаф не упадёт. Хватит дверь подпирать, — хихикая, сказала тётя Зоня.

— То не шкаф, то пенал, — произнесла тётя Женя, замечательно копируя бабушку.

— Сначала дети, — процедила Ева. — Подойдите ко мне. Ближе…

— А если я не дети, — разочарованно протянула Неля, — я так хочу поиграться…

— Поднимайтесь, поднимайтесь, — продолжила Ева и забрала у Нели ножницы — Каждого ждёт свой черёд и подарок.

Витя подставил голову — чёрная ленточка обвила его ореховые пряди.

— Хобри хобри, ховайся добре, як найду, роздеру як зелену жабу, — пробормотала Ева и покрутила Витю несколько раз, противусолонь. Остановив перечёркнутого чёрной лентой кузена, Ева вручила ему ножницы и своим дымным и хриплым голосом сказала:

— Ищи подарочек, красавец.

Из-под повязки, рассветом расплылся румянец — наш кармалита покраснел.

Он поднял руку, вторую — пощёлкал ножницами раз, другой, третий — свободной рукой нащупал мешочек, ленточку и клацнул по ней. Лезвия ножниц мелькнули серебристым сполохом. Ангельская свеча пустила яркую искру. Витя стянул повязку с лица.

— Мне казалось, я всех вас видел, — удивлённо сказал он. — Вы были такие странные… и он моргнул на свет абажура. — Пойду посмотрю, что в мешочке, — таинственно сообщил мой брат. Бабушка посмотрела на него и попробовала улыбнуться, вышло плохо.

— Попозже, — сказала Ева. — Посмотришь попозже, я скажу, когда.

Витя пожал плечами. Тётя Зоня, растягивая вниз свитер, вышла из круга абажура, к верёвке.

— Меня вертеть не надо, — склочно сказала она Еве. — Я и так закрученная.

Та странно двинула плечом.

— Ну как хочешь, — сказала она и улыбнулась в сторону. — Это только игра.

Они посмотрели друг на друга. Высокие, рыжие, кудрявые, в чёрном — похожие, словно сёстры.

— Её взяли з брамки [133] , — сказала мне однажды тётя Зоня. — Ты знал?

Был ноябрь, когда поздно всё, и только дождь уместен — Нелин день рождения. В конце праздника Еву попросили сыграть, и она не возражала.

— Да, — продолжила тётка, — с земли прямо мама подобрала.

133

из подворотни

Она подула в чашечку и отпила кофе. — Видно, выкинули те, с гетто. Их тут водили разбирать бомбежку, всегда под собаками строго… лай… крик… А ведь все равно какая-то там ухитрилась… А мама в дом занесла. Да. Такая квелая была — даже вши её не ели. Мы думали умрёт. Но нет!

Ева играла ноктюрн где-то далеко-далеко, через две комнаты и коридор.

— Нас за все это могли расстрелять сто раз. Я так и сказала.

— Тётя Зоня допила кофе, поболтала чашечкой, перевернула, потрогала донышко. — Можешь представить?

Я представил. Тётя Зоня перевернула чашку обратно, посмотрела на гущу и ткнула чашку мне. — Видишь сердце? — спросила она.

— Только сахар, — ответил я. — Всегда ведь берете две ложечки.

— Ты сегодня странная такая, — отступая от Евы с черной повязкой, пробормотала тётя Зоня, рука её пробежалась по груди — к шее, так люди бессознательно ищут крестик или образок — например святого Христофора, хранящего от нежити и духа нечистого.

Ничего подобного тётя Зоня не носила, а всемогущего заступника своего — чайный гриб — прихватить не догадалась. Ева накинула тёте Зоне повязку на глаза и завязала на затылке узел. «Подушечка…» — мелькнула у меня мысль. Бабушка провела обеими руками по дверце пенала. Я услышал как протарахтел по доске её перстень.

Тётя Зоня пощупала повязку руками.

— Странное такое чувство, — глуховато сказала она, — я будто бы всё вижу… С ума сойти! А где верёвка? В какой стороне?

И она щёлкнула ножницами в воздухе — раз и два, и три. Свечи в венке колыхнулись и вновь выпрямились.

«Похожи на кинжалы», — подумал я.

После нескольких попыток тётушка, при помощи ужасающих манипуляций с ножницами, под фырканье и замечания присутствующих, срезала мешочек с верёвки. Затем она содрала с лица чёрную повязку.

— Противное ощущение, — сказала она тяжело дыша и потрогала себя за щёки, а потом прошлась руками по груди и бёдрам. — Как в детстве… — и совсем тихо добавила, — в кладовке.

Я водрузил на плиту кофейник. Он издал длинный вздох и выдул коричневый пузырь из носика.

Яна, противно хихикая, выкатилась вперёд.

— Осторозно, — сказала она Еве. — Глаза не размаз мне! Каздый рисовала по сорок минутоцек.

— Насчёт этого не беспокойся, — хмуро сказала Ева, расправляя повязку. — Твоё при тебе и останется.

— Это будет не больно? — жеманно спросила Яна. — А, тётя Ева?

— Совсем нет, — ответила та, — даже интересно… — Хобры, хобры ховайся добре… и Яна закружилась перед нами, против часовой стрелки.

После, перемотанная повязкой и раскрасневшаяся от Евиных манипуляций, она спросила.

— Ну как? Мне идёт цёрное? — и отправилась щёлкать ножницами.

— Давно не смеялись, — изрёк Витя. — Ты так и иди…

— Вся загадочная, — добавила Неля. — На дискотеку.

Яна срезала мешочек и сняла повязку. — В ней дыра! — возмущённо сказала она. — Ф той фтороны! Вот только мефок я фосем не видала! А когда крутила ты меня, то был швет!

Тётю Женю вытолкнули под верёвку хором. Она позволила крутить и вертеть себя во все концы и срезала мешочек сразу. И сразу сняла повязку. Меня поразило её лицо.

— Мама, — сказала тётя Женя. — Дай что-то, у меня спазм. Сильный.

И она потрогала левый висок.

Бабушка погремела ключами и достала из шкафа маленькую тёмную бутылочку.