Слуги Ареса

Они своего не упустят... Прольется еще кровушка на российских просторах, видать, никак без этого не обойтись.

Странное у меня сейчас положение - хорошо осведомленный человек со стороны. Маринка целое досье на Алферова собрала - страшно в руки взять...

Старается она сильно - видать, дорого стоит зека Монахов. Кто же столько платит? Еще несколько недель - и я смогу вытащить его из зоны. И что тогда? С Мариной буду в расчете... А потом? Рано или поздно я должен буду сделать выбор".

Лифт не работал, и Елизаров, тяжело отдуваясь, потащился на восьмой этаж по загаженной лестнице, отдыхая на площадках и пытаясь вникнуть в загадочные надписи на английском языке, коими были испещрены облупленные стены подъезда. На шестом этаже он столкнулся со своим соседом - изящный сухонький старичок привалился к стене и с болезненным выражением лица массировал левую сторону груди.

– Что, Никитич, прихватило?
– сочувственно спросил полковник.

– Да есть немного, - кивнул старичок.
– Ничего, сейчас пройдет.

– Хочешь, за валидолом сбегаю?

– Да брось ты, Володя, все уже, отпускает.

– Слушай, Никитич!
– спросил Елизаров.
– Ты же переводчик?

– Военный переводчик, - поправил сосед.
– Я когда-то военный институт иностранных языков кончал.

– С английского?

– И с английского тоже.

– Объясни ты мне тогда, что у нас на стенках написано. Как в подъезд захожу - каждый раз любопытство разбирает, а в словарь лень заглянуть.

– В словарь?
– усмехнулся Никитич.
– Не в каждом словаре найдешь...

Понизив голос, переводчик сообщил Елизарову точное значение "наскальных" надписей. Полковник округлил глаза и расхохотался.

– Лихо, лихо... завернуто! Слушай, а чего это они на английском-то?

– Образование своеобразно сказывается на наших соотечественниках, пожал плечами переводчик.
– У нас с тобой специфические соотечественники, Володя...

Когда поднялись на свой этаж, полковник попросил:

– Никитич, дай почитать что-нибудь на сон грядущий. Что-нибудь спокойненькое, а?

– Спокойненькое?

– Ага. К созерцанию располагающее.

– Заходи, сам подберешь.

"Н-да... Много книг и наверняка пустой холодильник, - подумал полковник, озирая более чем скромную обстановку маленькой квартиры.
– Эх ты, пенсия... военная! Скоро и мне".

Елизаров прошелся вдоль стены, сплошь уставленной книжными полками, библиотека действительно была богатая и подобрана со вкусом.

– Вот, пожалуй, - он снял с полки симпатично оформленный томик. "Философия киников".

– А... Ну да, на ночь как раз. Укрепляет...

Ночь застала полковника за чтением длинного нравоучительного письма Диогена Синопского какомуто Анникериду. Тема этого творения показалась Елизарову актуальной.

"...помни, что не кто иной, как я преподал тебе начала мудрой бедности в жизни. Старайся сам ее не утратить и не дай другому отнять ее у тебя. Ведь ясно, что фиванцы будут вновь приставать к тебе, считая несчастным. Но ты сам считай свои потертый шащ львиной шкурой, а палку - жезлом, котомку - землей и морем, кормящим тебя. И тогда в тебя вселится мужество Геракла, которое сильнее всякой судьбы. Помни, что благородная бедность истинный источник подлинного счастья. Кстати, если у тебя есть лишние бобы и, тем более, сушеные фиги, немедленно пришли их мне".

"Вот-вот!
– подумал полковник, скользя слипающимися глазами по расплывающимся строчкам.

– Вот что я упустил из виду в этом деле... Мотив, мотив был непонятен... Я забыл простое правило - бедняков не убивают, кажется, Сименон сказал. С помощью профессионалов, во всяком случае, не убивают.

Утечка, месть - все не то...

Есть там деньги в этой книжке, есть! Вот только чьи?

Бобы и сушеные фиги... Вот неизменный подлинный мотив любого идеолога, политика, депутата, дельца... Тысячи лет назад и сейчас - все одно и то же... Много рассуждений о счастье, свободе, рынке, экономике... А суть одна - лишние бобы и фиги отдай! Вынь да положь им бобы и фиги. И лишние, и последние... Сейчас все рядовые обладатели бобов с тревогой ждут - не изымут ли в очередной раз излишки... И не знают они, какую фигу приготовил им Васька Гущин".

II. ОСЕННИЕ ПЕЧАЛИ

Легкий теплый ветер бродил между старых яблоневых деревьев, подбрасывал опавшую листву и закручивал ее в маленькие смерчи. Осень выдалась урожайная на яблоки - сад был сплошь усыпан крупными разноцветными плодами.

– Пропадет все к ядрене фене!
– огорченно пробормотал Василий Николаевич Гущин.
– А хотели сидр сделать...

Он с кряхтением нагнулся и подобрал с дорожки большое, в нежно-розовых прожилках, яблоко. Тщательно обтер ладонями, покрутил перед глазами, полюбовался - спелое, аж светится в лучах неяркого осеннего солнца! Предвкушая наслаждение, с хрустом погрузил белоснежные искусственные зубы в сочную мякоть.

Сморщился и с отвращением сплюнул. Яблоко оказалось совершенно гнилым. Там, где только что прошлись челюсти генерала, деловито извивался препакостнейшего вида желтый червяк.

– Ах ты гад!
– сказал червяку Василий Николаевич.
– Сволочь ты демократическая!

Он размахнулся и запустил яблоком в забор. Ударившись о доски, оно разлетелось на мелкие кусочки, оставив на свежей краске темное мокрое пятно. Ангел в три прыжка подскочил к забору, задрал тяжелую морду и пару раз угрожающе рыкнул. Наблюдавший эту сцену Алферов рассмеялся.

– Вот так всегда, Василий Николаевич!
– заметил он.
– Т-о-о-лько зубом прицелишься, глядь - или кусок уже утащили, или червяк в нем какойнибудь поработал!

– Не какой-нибудь, а самый что ни на есть определенный, - напомнил Гущин.
– Все сам, все сам, мать его... А что сам?! Покусал только! Даже и не укусил-то как следует...

– Есть такой... червяк, и вы его знаете!
– дурашливым тоном воскликнул Алферов и опять рассмеялся.
– Бонапарта не вышло, придется теперь переквалифицироваться... обратно в депутаты.

– Чему ты радуешься-то?
– хмуро взглянул на бывшего коллегу Василий Николаевич.
– На твоем месте плакать надо, а не веселиться. От "Национального легиона" одно воспоминание осталось, Центр под ударом, в Генштабе черт-те что творится...

– Мы все сейчас под ударом, - беспечно махнул рукой Алферов.
– Только по-настоящему ударить у них кишка тонка!

– Да? Это ты вон ему, спасителю Отечества, скажи!
– Гущин махнул рукой в сторону круглого деревянного стола, вкопанного в землю под раскидистой яблоней, за которым сидели в плетеных креслах несколько мужчин.
– Иди, утешай. Яблочек, яблочек ему собери, пусть пожует, диктатор х..в!